Они с Пашкой опрокинули еще по паре стопок, отчего глаза начали неумолимо слипаться, а тело налилось приятной тяжестью. Потом Игнатов отвел крестника в одну из комнат, где уже белел пахнущими свежестью простынями разложенный диван. Лишь только Иван коснулся лицом подушки, как тут же провалился в сон.
…Когда же он открыл глаза, за окном уже сияло солнце, а старинные часы на секретере показывали полдень. Комната, где находился Шах, по виду была гостиной. В углу, у окна, золотился резными окладами солидный иконостас из множества образов. Внизу крепилась полочка с рубиновой, мерцающей огоньком лампадкой.
Выбравшись из-под одеяла, он натянул спортивный костюм и вышел в коридор. В квартире стояла тишина. Лишь на кухне едва слышно потрескивал радиоприемник.
Шаховцев прошелся по дому, с любопытством заглядывая в каждую комнату. Почти везде висели иконы, тлели зажженные лампадки. Тут же на стенах крепились полочки, на которых теснились Евангелие, молитвословы, жития святых. В угловой комнатушке, где, судя по всему, обитали Катя и Даша, над столом, в рамке, алела причудливыми буквицами молитва Оптинских старцев – точно такая же, как и в деревне у бабушки.
«А семейка-то тут, оказывается, религиозная! Причем конкретно!» − со снисходительной насмешкой подумал Шах.
Дом и впрямь напоминал то ли церковную лавку, то ли монашескую келью, где живут тихие, смиренные богомольцы. Из общей картины выпадали лишь железная шведская стенка в коридоре, мощный, сваренный из толстых труб турник и подвешенный там же тяжелый боксерский мешок. Внизу, у самодельной спортивной скамьи, громоздилась штанга и несколько сборных гантелей.
«И вломился Седой в смиренную обитель, словно слон в посудную лавку! − неожиданно родилось в голове Шаховцева. – Да, неплохо сочинил. Веселецкому бы точно понравилось!»
Раздумья прервал заскрежетавший замок в прихожей.
− Ой, вы уже проснулись? Давно? – раскрасневшаяся с мороза Катя виновато уставилась на Ивана.
− Нет-нет, минут пять назад… − пробормотал Шах, испытав странное волнение от ее мягкого, с извиняющимися нотками голоса и чистого, проникновенного взгляда. – Я даже не умылся еще…
− Слава Богу! Что ж, идите, а я пока завтрак подогрею, − Пашкина свояченица спешно скинула пальто, разулась и поспешила на кухню.
В ванной Шаховцев тщательно соскреб едва отросшую за ночь щетину, спрыснулся одеколоном. Подумал, стащил с себя олимпийку, оставшись в обтягивающей мускулистый торс футболке.