– Трина… Виктория, – говорит она мне, давая пищу для размышлений. – Можно сократить до Вики, наверное.
– Меня зовут Серафим, – представляюсь я. – Можно Фим, меня так все зовут.
– Здравствуй, Фим, господин мой, – тихим голосом произносит самка моего вида. Отчего-то мне неприятно такое обращение, но я молчу – оно традиционное.
– Ты кушать хочешь? – спрашиваю ее, чтобы хоть что-то спросить.
Вика поднимает голову, с неверием вглядываясь мне в лицо. Глаза у нее зеленющие, очень красивые, на мой взгляд. В них хочется вглядываться бесконечно долго. Но почему она смотрит так, будто думает, что я издеваюсь?
– Очень… – шепчет самка, по-прежнему не отводя взгляда от моего лица.
Вот не верю я в то, что они почти животные. Дети – да, но не животные, правда, показывать мою веру и неверие нельзя. Протестовать против очевидных истин – это конвертер, причем уже для обоих. Значит, будем подчиняться.
– Пойдем, – показываю я ей на выход, но самка не трогается с места. – Что такое?
– Поводок… – напоминает она мне. Своих самок вне личных помещений положено водить с поводком, указывающим на того, кому принадлежит жи… существо.
– С целью предупреждения травм прошу тебя одеться, – проговариваю я принятую фразу. Она не для Вики, а для следящего за всеми Диониса.
Самка опять смотрит на меня с неверием, но быстро натягивает комбинезон, принеся мне затем и поводок. Нравится, не нравится… Приходится мне пристегнуть тонкую полоску искусственной кожи к ее ошейнику, надеть петлю на руку и теперь уже направиться в сторону столовой.
С одной стороны, считается, что животным одежда не нужна, а с другой, она же потомство дать должна, а женские органы хрупкие, поэтому моя фраза о травмах вполне говорит не о нежелании следовать традициям, а как раз наоборот – о заботе о потомстве. Это у нас приветствуется.
Мы двигаемся в сторону столовой. Я не вижу того, склизкого, с которым мы шли на отбраковку, что меня скорее радует. Знакомые по курсу ведут своих самок по тому же маршруту, правда, в основе своей, неодетых. Ну да это их дело. Точно уж не мое, значит, не повезло с самцом, или он думать не умеет. Случается и такое.
Больше всего меня беспокоят, конечно, мои сны. Очень уж они логичны и слишком, на мой взгляд, реальны. Спросить мне некого, ибо стоит только кому заподозрить ненормальность, и сразу же будет конвертер – пискнуть не успеешь. Самый страшный хомо на корабле – это психиатр. Его, по-моему, и наказующие боятся.