– Ты чо? Мы же так! Мы ничего! Не надо палкой! Положи ты ее!
Он даже попытался улыбнуться, но улыбка у него получилась кривая и он стал похож на древнегреческого сатира, но уже не страшного.
– Боитесь, уроды! Стоять на месте! Кто шевельнется, сразу прибью! Застыли, я говорю! Не шевелиться!
Угроза подействовала. Четверка стояла, не шевелясь, и испуганно глядела на Пахома. Пахом побежал. Но остановился и обернулся назад. Четверка стояла на месте. Лупоглазый испуганно глядел на него. Никто не ржал и даже не улыбались. То-то же! Уроды!
– Вот так-то! – прошипел Пахом и дальше пошел быстрым шагом, то и дело оглядываясь. Четверка по-прежнему стояла на месте. Значит, напугались. Значит, и на вас есть управа. Значит, вас можно не бояться.
Открылась полянка. К стволу старого клена был привязан Стас. Руки его были за спиной, обхватывали ствол и связаны сзади. Глаза Стаса были прикрыты. Но он был жив. Во рту красный кляп. «Почем красный? – подумал Пахом. – Может быть, от крови? Может быть, они выбили ему зубы?» Пахом стоял на месте и пристально вглядывался в лицо Стаса. Почему Стас оставался неподвижным?
– Стас! Погоди! Я сейчас! Я развяжу!
Он бросился к клену и стал развязывать ремень. Но узел был слишком тугой и никак не подавался. Пахом наклонился и зубами вцепился в ремень, стараясь вытянуть его из петли. Ремень потихоньку двинулся и стал распутываться. Узел потихоньку подавался. Ремень слабел.
Стас застонал. Покачал головой.
– Что они сделали с тобой, уроды? Они били тебя? Ты чего молчишь, Стас? Говри!
Он выдернул кляп. Стас снова застонал.
Тут перед глазами Пахома вспыхнуло яркое и красное. Потом потемнело. Он ослеп и погрузился в темноту, густую и непроходимую. «Да что же это такое? Где я сейчас?» Жуткая боль в затылке. Пахом упал набок, потеряв сознание. Ударивший отбросил толстый сук.
– Здорово я его прилабунил? – рассмеялся Дрищ. Так звали долговязого. Фамилия его была Дрищенко.
– Здорово отымели борова! – сказал лупоглазый. Его звали Филиппом. Филипп Филиппов.
Все заржали. Иго-го!
– Живой студент? А?
Голова раскалывалсь. Он потрогал голову. Мокро. Кровь. Но хоть живой.
– Зачем ты от нас убегаешь? Мы же хорошие,– сказал долговязый Дрищ. – От нас не надо убегать.
Он мерзко захихикал. А потом снова заржал. И все следом заржали. Иго-го-го, как лошади. Пахом оглядел четверку с ненавистью. Отвернулся.