– Я назову. Но сначала позвольте мне войти. Это имя может навлечь на вас неприятности, если его услышат ваши враги.
– Имя, пройдоха! Или проваливай, откуда пришел!
– Бенун, – голос звучал едва слышно, больше напоминал шерох листьев в саду, но для старика он прозвучал, как гром с небес. Старческое тело, покрывшись мгновенно холодным потом, съежилось.
–«Все-таки по мою душу…»
– Я не причиню вам зла. Ваш сын негодяй, но вы не такой. Иначе не стали бы рисковать, предпочли бы молчаливое сочувствие несчастной, которая умирала у вас на глазах. Нам есть, о чем поговорить. Впустите.
Старик, затаив дыхание, молча стоял у окна. Если к нему явился провокатор, подосланный Диком, он выяснит это сейчас, пока не лишился рассудка в ожидании расплаты за свое "легкомыслие".
– Идите на крыльцо, к двери, я открою, но не вздумайте шалить. Если пришли грабить старика, предупреждаю, я вооружен и еще не забыл, как пользоваться этим дьявольским изобретением. Нажать на курок сил хватит. Не знаю, кто вас подослал, но вас обманули – дом хоть и выглядит богатым, пуст, как церковная лавка.
В душе теплилась жалкая надежда, что ему удастся обмануть Дика, слукавить, мол, боялся, но грабителей. Упоминание Бенун могло быть провокацией.
– Разве не вы владелец плантаций? – голос снаружи прозвучал мягко, в нем звучало сомнение, но не алчное любопытство. Однако этого хватило, чтобы Трейси-ст снова отдернул руку от щеколды, которую уже хотел было откинуть и впустить ночного гостя. Репутация его сына черным пятном лежала на его совести, а на имени – подавно.
– Стойте на месте. Хочу рассмотреть вас получше.
Человек у двери, чье лицо скрывал намотанный небрежно платок, через окно, которое осталось встороне, видел, как щуплая, сгорбленная фигура с подсвечником в руках направилась в глубь дома и исчезла. Послышался скрип ступеней.
Прошло немало времени, прежде чем сверху донесся стук распахнутой оконной рамы. Из небольшого чердачного окна выглянул старик.
Незнакомец отошел на пару шагов и встал ближе к стене на случай, если перепуганный хозяин дома вздумает стрелять.
Никого не увидев, старик приложил руку к груди, словно пытался удержать там сердце, готовое выскочить наружу.
–«Спрятался! Я таки знал, это один из подручных Дика! Хотел заманить меня в ловушку, думал я поддамся! А может быть понял, что меня не провести и ушел? Сейчас донесет Дику, что я дома и тот явится следом. Похоже, на этот раз мне не отвертеться, мой драгоценный сынок вытрясет из меня всю правду, а заодно и мою грешную душу. Бедный я, бедный, решил на старости лет стать героем-спасителем… та рабыня небось и не знает, кому обязана своим спасением. О какой женщине говорили индейцы? А что, если рабыню поймали? Дик будет ее пытать, ухватится за ниточку, которая приведет ко мне. Бедный я, бедный…" – старик погладил свое ружье, которое захватил по дороге. – Не подвери, разок да успею выстрелить. Чтобы никто не сказал, что я трус. Я подлец. Но не трус. Глупая моя, седая голова, чем ты думала, когда позволила себе быть милосердным. Теперь расхлебывай».