Следующие два дня я провел в обществе Фейсала и ближе узнал методы его командования, что было особенно интересно, потому что его люди оказались морально подавлены поражением племени северных гарб. Фейсал, желая поддержать их энтузиазм, достигал этого, ободряя и выслушивая каждого, кого мог. Он был доступен всем, кто толпился возле его палатки, ожидая внимания. Он никогда резко не обрывал просителей и неизменно выслушивал каждого, а если сам не мог разобрать дела, то звал Шарафа или Фаиза эль-Гуссейна. Его бесконечная терпеливость показала мне воочию, что значит в Аравии верховная власть.
Его самообладание казалось огромным. Когда Мирзук эль-Тихейми, его доверенное лицо по приему гостей, приехал от имени Зейда, чтобы разъяснить постыдную историю их поражения, Фейсал лишь посмеялся над ним при всех и отослал его в сторону, чтобы тот обождал, пока он переговорит с шейхами племен гарб и аджейль, чья беззаботность была главной причиной несчастья. Он мягко подшучивал над ними, насмехаясь над теми или иными их поступками, вызвавшими такие тяжелые потери. Затем он позвал обратно Мирзука и опустил занавес у входа в палатку, подчеркивая, что их разговор являлся частным делом. Я вспомнил смысл имени Фейсала («меч, сверкнувший при взмахе») и боялся тяжелой сцены, но он освободил на своем ковре место для Мирзука и сказал:
– Садись! Расскажи нам еще о том, как вы проводили ночи, и о чудесах битвы. Позабавь нас!
Голос Фейсала был очень музыкален, и он умел им пользоваться в отношениях со своими людьми. С ними он говорил на языке своего племени, но говорил он как-то странно, задумчиво, мучительно запинаясь и как бы подыскивая нужное слово. Его мысли, вероятно, забегали вперед, так как эти с трудом подобранные фразы были просты и трогали своей искренностью. Завеса слов была так тонка, что через нее, казалось, светилась честная и прямая душа.
Наша жизнь в лагере отличалась простотой. Перед самым рассветом наш имам обыкновенно выкрикивал свой призыв к молитве. У него был настолько повелительный голос, что ему подчинялись все, чем бы в этот момент ни были заняты.
Как только он завершал, начинал мягко и мелодично выкрикивать позади палатки имам Фейсала. Сейчас же один из его пяти рабов являлся со сладким кофе. Приятна была сладость этой первой чашки в холодном рассвете.