– Куда вы её…? – сипло спросила мать.
– Туда, где из неё не будут делать крепостную крестьянку.
– Э… – отец Лины шагнул вперёд.
– Надумаешь извиниться – позвонишь дочери. Захочет – вернётся, – голос Саида гулко прозвучал, отражаясь от стен подъезда и разносясь эхом по этажам.
Только оказавшись на улице, Трюкач еле слышно, но смачно выматерился, сунул в зубы сигарету и глубоко затянулся, запрокинув голову назад. Лина молча остановилась рядом с ним и бездумно смотрела в пустоту.
– Прости. Но он сегодня был последней каплей… Я уже готов кого-нибудь пристрелить к херам собачьим.
Пропустив извинение мимо ушей, Лина мёртвым голосом уточнила:
– И куда ты меня повезёшь?
– Не знаю. Хочешь, поживи у моей матери. Она понимающая и добрая. Хочешь, сниму тебе номер в гостинице. Или можешь перекантоваться у меня.
– А если я хочу домой?
– Тогда иди домой. Я же не могу удерживать тебя силой. Вполне вероятно, что твой отец не станет распускать руки и упражняться в сквернословии.
Лина зажмурилась, сдвинув тонкие нервные брови к переносице. По её щекам снова медленно текли слёзы, а челюсти сжались от отчаяния.
– Только не забывай: чтобы спасти остальных, сначала спаси себя.
Молчание между ними опасно затягивалось. В окнах многоэтажки постепенно гас свет. Улица наполнялась запахами ночных растений. Воздух становился влажным и холодным. Зябко дёрнув плечом, Саид закурил вторую сигарету и упёрся спиной в водительскую дверь. Телефон в кармане завибрировал сообщением от Ларионова:
– Когда машину вернёшь?
Немного поразмыслив, Трюкач осторожно уточнил:
– С пострадавшей девушкой возникли сложности. Можно утром?
После небольшой паузы пришёл короткий ответ:
– Не позже шести.
Пульнув окурок в каменную урну, Саид красноречиво кашлянул, чтобы привлечь к себе внимание. Лина открыла глаза и виновато сжала плечи.
– Что решаем? Идёшь домой?
– Не знаю…
– Тебе плохо?
– Очень.
– Я бы предложил прогуляться, но… – Трюкач попытался ободряюще улыбнуться. – Хочешь, прокатимся?
* * *
Андрей перевернулся со спины на левый бок и с опаской упёрся ладонями в матрас кровати. Рядом никого не оказалось, и он в похмельном тумане прохрипел:
– Злата, ты…
Острая боль раскалённой иглой скользнула внутрь от затылка до диафрагмы, и Фенрир, уткнувшись лицом в простыню беспомощно застонал. Загривок ошпарило огнём, руки затряслись с новой силой, а желудок сжался в окончательной капитуляции.