– Ни единого эшелона с комиссарами мы не выпустим, господин полковник, – заверял седоголовый путеец в пропахшей машинным маслом и креозотом форменке.
Скоблин обнадёжил туляков, что продвижение на Москву будет продолжено в ближайшее время, поблагодарил за проявленный патриотизм и высказал надежду на скорую встречу. Говорить совсем не то, что было на уме, у прямодушного полковника получалось не ахти. Чувствуя неубедительность своих слов, он злился на себя и на упёртого солдафона Кутепова.
Рабочая делегация не успела покинуть кабинет, как в дверном проёме возникла подвижная фигура старшего адъютанта, за спиной которого маячил худосочный кучерявый субъект неславянской наружности.
– Господин полковник, из Хагькова пгибыл сотгудник ОСВА-Га. Доставил агитационную литегатугу и плакаты. Газгешите повесить несколько в вашем кабинете?
– Заняться нечем, поручик? – Скоблин по-хулигански цыкнул зубом и прищурился. – В агитации не нуждаюсь. Нуждаюсь в пополнениях живой силой и огнеприпасах. Пусть осважник ваш в рабочих предместьях проповедует!
– Слушаюсь, господин полковник. Извините, – адъютант смутился, что попусту потревожил начальство.
Очередные просители были куда как интересней. Четверо мужчин в форме без знаков различий предъявили документы командиров четырнадцатой советской армии, дислоцировавшейся в районе Брянска. По выправке и разговору в них безошибочно угадывались офицеры императорской армии, причём кадровые. Скоблин весь обратился в слух.
Старший по возрасту – широкоплечий военный средних лет с белым шрамом на мощном подбородке тезисно доложил о состоянии войск четырнадцатой армии и поклялся, что при продвижении добровольцев к Брянску вся их армия немедленно капитулирует.
– Отдавая отчет в серьёзности сделанного заявления, господин полковник, вверяю себя и прибывших со мной офицеров в ваше распоряжение в качестве заложников.
Предмет внимания представлялся заманчивым, хотя и откровенно авантюрным. Жалея о том, что лишён возможности развивать его лично, Скоблин распорядился накормить перебежчиков и срочно организовать оказию для отправки их в штаб корпуса.
В кабинет, отчего-то прихрамывая, вошёл капитан Капнин. Его лобастое асимметричное лицо носило выражение крайнего удивления.
– Разреши побеспокоить, Николай Владимирович?
– Какой деликатный у меня начальник штаба, – полковник вышел из-за стола, растёр ладонями поясницу и сделал несколько вращательных движений туловищем. – Говори, говори, Константин Львович.