Вечером вся степь совершенно переменилась. Все пестрое пространство ее охватывалось последним ярким отблеском солнца и постепенно темнело, так что видно было, как тень пробегала по ней, и она становилась темно-зеленою; испарения подымались гуще, каждый цветок, каждая травка испускали амбру, и вся степь курилась благовонием. По небу изголуба-темному, как будто исполинскою кистью, наляпаны были широкие полосы из розового золота изредка белели клоками легкие и прозрачные облака, и самый свежий, обольстительный, как морские волны, ветерок едва колыхался по верхушкам травы и чуть дотрагивался к щекам. Вся музыка, звучавшая днем, утихла и сменилась другою. Иногда ночное небо в разных местах освещалось дальним заревом от выжигаемого по лугам м рекам сухого тростника, и темная вереница лебедей, летевших на север, вдруг освещалась серебряно-розовым светом, и тогда казалось, что красные платки летели по темному небу.
(П о Н. Гоголю)
Погода была прекрасная, еще прекрасней, чем вчера, но жара не унимались. По ясному небу едва-едва неслись высокие и редкие облака, изжелта-белые, как осенний запоздалый снег, плоские и продолговатые, как опустившиеся паруса. Их узорчатые края, пушистые и легкие, как хлопчатая бумага, медленно, но видимо изменялись с каждым мгновением: они таяли, и от них не падало тени.
Мы долго бродили с Касьяном по ссечкам. Молодые отпрыски, еще не успевшие вытянуться выше аршина, окружали Своими тонкими, гладкими стебельками почерневшие, низкие пни; круглые губчатые наросты с серыми каймами, те самые наросты, из которых вываривают трут, лепились к этим пням; земляника пускала по ним свои розовые усики; грибы тут же тесно сидели своими семьями. Ноги беспрестанно путались и цеплялись в длинной траве, пресыщенной горячим солнцем; всюду рябило в глазах от резкого металлического сверкания молодых, красноватых листьев на деревцах; всюду пестрели голубые гроздья журавлиного гороху, золотые чашечки куриной слепоты.
Кое-где, возле заброшенных дорожек, на которых следы колес обозначались полосами мелкой красной травы, возвышались кучки дров, потемневших от ветра и дождя, сложенные саженями; слабая тень падала от них косыми четырехугольниками.
Легкий ветерок то просыпался, то утихал. Одни кузнечики дружно трещат, словно озлобленные, и утомителен этот непрестанный, кислый и сухой звук.