Теперь я провожу время за бутылкой, лежа во все той же кровати или работая, – не важно. Денег, получаемых с черных автомобильных дел, хватало, чтобы умирать хотя бы не в нищете. Поэтому из коньяка я предпочитаю Remy Martin, а из виски – Dewear. Бывает, лежишь на выходных в кровати в одних трусах, рядом с тобой винишко, жрешь какую-нибудь непонятную полуфабрикатную гадость, слушаешь камерную музыку и кажется, что жизнь не так уж и плоха по своей сути. И кажется, что все не так уж и плохо и не так уж и плохо быть одному. Нет, я совсем не против одиночества, скорее наоборот, оно делаем меня сильнее. Будучи в абсолютном одиночестве, мы приходим в этот мир и, будучи полностью одинокими, подыхаем. Вообще, в одиночестве лучше всего познаются любые проблемы бытия. Я за то, чтобы любые проблемы на человека сваливались только в те моменты, когда он был одинок – так бренные, вялые и разморенные комфортом тушки серой массы – люди – становятся крепче.
Потерянный в судьбе. Что это значит для меня? То, что я бы мог стать кем-то, стать человеком с большой буквы, получить уважаемую профессию. Например, врача, или пожарного, или военного. Достойные люди? Очень. Но такая выпала мне судьба – получить рак желудка, покрыться болячками с ног до головы себе на погоны, пить вино, заливая свое горе и боль. Во времена, когда я лежал на полу в разбитой квартире, которую я снимал на окраине Москвы и, свернувшись калачиком, скулил от боли, мне помогало только вино. Вино и фантазии. Может быть, я уже давным-давно свихнулся от безумного уровня боли, не принимая при этом никакие лекарства, и вообще это все происходит не со мной. Когда я еще был маленьким, где-то я слышал, что от сильнейшей боли люди сходят с ума. Но вот какого это на самом деле? Приятное ли это ощущение? Попадаешь ли ты в замечательный, волшебный, розовый мир, или же все твое существование превращается в одну сплошную пытку и скрытые, немые вопли отчаяния? Не знаю. Погано все это.
Несмотря на боль в такие моменты я старался надеть на себя как можно больше вещей. Не знаю до конца, зачем я все это делал. Наверное, хотел согреться. Согреться объятиями матери, которой никогда не знал и которых мне до безумия не хватало в моменты приступов боли. Если бы она пришла и обняла мое измученное и израненное тело, то уверен, что произошло бы чудо. Но чудес в нашей жизни не бывает. Совсем не бывает. Я детдомовский. Одиночка. Временами, напившись, в беспамятстве я лежу где-то в под забором, или в канаве, или на заброшенной свалке и, корчась от боли, зову ее вместо старухи с косой, чтобы именно она забрала меня туда, где все будет хорошо. Туда, где все счастливы. Туда, где все чувствуют себя хорошо. Трезвея, я понимаю, что совсем не достоин рая, о котором часто мечтаю, забившись в угол своей убитой квартирки и терзаемый судорогами плача навзрыд. Я человек слабый и веду себя соответствующее: ворую, распутствую…