– А где конкретно?
Он засмеялся.
– Да вот тут, на этом месте и спал. Или вон на той скамейке, что на том берегу.
– О!!! Если бы я была твоим биографом…
– А тебе придется быть моим биографом, – сказал он тоном, не требующим возражений. – Мне год остается, наверное, для жизни, очень плохо себя чувствую, сердце болит, почки, спина. Я так завидовал Антипину, когда ты показала о нем рассказ. Думал: «Вот бы Ира так написала обо мне».
– Что ты, Вадим, настраивайся на жизнь. Тебе же еще мало лет.
– Пятьдесят. Да, для мужчины это мало.
Я вспомнила похороны Виктора Антипина, нашего общего друга. И опять свои угрызения совести.
– Почему я не произнесла речь на его похоронах? Ведь он заранее во время болезни просил меня. Стоял рядом, наверное, ждал.
– А тогда никто ничего не произносил. Очень разношерстная публика была. Приехали его питерские друзья, бывшая жена Наталья. Они как-то особняком держались.
– Но я молитву прочитала. Незадолго до смерти он как-то позвонил, спросил: «Ира, ты напишешь мой портрет?».
Я грубовато ему ответила. Я и сейчас не могу этого сделать, хотя обещала ему перед гробом. Все через себя приходится пропускать, а на нем было много порчи – одна ясновидящая сказала.
– Это двойной должен быть образ, два лика: светлый и темный.
– Да, Вадим, ты в точку попал.
Как же ты жил здесь? Что ты помнишь?
– Холод собачий.
– Ужас! Да ты как Андрей Макин. Он в Париже на кладбище спал. Писал восторженные рассказы об этом городе, и парижане стали носить его на руках. Известным писателем стал. Париж ведь любит людей, которые им восхищаются и ценят его. Сейчас он почти француз. На законных основаниях западный стиль жизни критикует.
Я подумала о том, что Питер не такой, как Париж. Он любит только покойников. Памятники им ставит. А при жизни гнобит. Болотная идеология. Сейчас в литературе пошла тенденция писать о парижанках. И нашим женщинам внушается: «Будьте как парижанки, учитесь у них». Чтобы русские женщины стали как парижанки, мужчины должны дать им воздух свободы и любви хотя бы.
– Да, до пяти утра трясся от холода, а когда метро открывалось, шел туда отогреваться. С 10 утра – в «Сайгон». Там все меня уже знали. Чем-нибудь да накормят. Фауст длинноволосый, хиппи. Сколько раз менты арестовывали, били. Писали – без определенного места жительства. Слова «бомж» тогда еще не было. Потом на трубе играл. Рублей восемьдесят в месяц зарабатывал. Этим и кормился.