– Вечером будем петь. Звонил барон, он будет у нас, а с ним Шернблум и Ловен.
Барон владел небольшим имением наискось через залив и был ближайший их сосед-помещик. Кандидат Шернблум и нотариус Ловен у него гостили.
Лидия тотчас вскочила и выбежала зачем-то на кухню. У нее горели щеки.
– Я петь не стану, – вскинулся Филип.
– Как угодно, – проворчал отец.
Дело в том, что квартет не совсем был обычный: в нем пели два лирических тенора. Старик Стилле все еще обладал роскошным баритоном. Барон уверял, что может петь каким угодно голосом «равно отменно скверно», и остановился, однако, на басе. Драматическим тенором пел Шернблум. Лавры же и ответственность лирического тенора делили меж собой Филип и Ловен. Голос Филипа был небольшой, нежный и чистый – решительно лирический тенор. У Ловена голос был сильный, и Филип совершенно тонул в его бурных волнах. Ловен уверял, что ему предлагали петь в Опере. Зато Филип гордился своей незаменимостью, коль скоро речь заходила о тонкостях, ибо лира его соперника обладала двумя лишь тонами: форто и фортиссимо. К тому же певческую страсть Ловена одолевала другая: когда сердцем его владела любовь, он пел фальшиво либо пускал петуха.
Отто нарушил молчание за столом.
– Да ну, – сказал он, – будешь ты петь, как миленький. Кто это видал тенора, который бы помалкивал, когда при нем поют!
– Споешь то, что тебе подходит по голосу, – заключил отец.
Филип хмуро ковырял вилкой в шпинате. Он решил, что, пожалуй, даст им уговорить себя пропеть с ними «Warum bist du so ferne»[2]. Он помнил, как впервые пели «Warum». Ловен наврал, и барон тотчас постучал камертоном по подносу с пуншем и сказал:
– Да замолчите вы, Ловен, дайте спеть это Филипу, он сумеет!
И Филип вспомнил, как превосходно, как изящно и точно он тогда спел.
Лидия вернулась к столу.
– Я справилась насчет ужина, – сказала она. – С обеда осталась свинина. А еще у нас есть салака, картошка, селедка да окуни, что наловил Отто. Вот и всё.
– И вино, и пиво, и пунш, и коньяк, – добавил Отто.
– А чего же вам еще? – возразил старик Стилле. – Чем уж Бог послал.
Августовское солнце уже катилось к западу, когда из-за мыса показался легкий парусник барона. Ветра не было, гребли. Когда лодка приблизилась к пристани, парус спустили, подняли весла, барон настроил камертон, и, качаясь на зыби залива, трое в шлюпке завели трио Бельмана