– Тадэ!.. – крикнул капитан гневно, но сейчас же добавил мягче: – С ума ты, что ли, сошел, что рискуешь жизнью ради собаки?
– Да я не ради собаки, господин капитан, а ради Раска.
Лицо д’Овернэ окончательно смягчилось. Сержант продолжал:
– Ради Раска, ради друга Бюга…
– Довольно, довольно, Тад! – вскричал капитан, закрывая глаза рукой. – Ну, – добавил он после короткого молчания, – обопрись на меня, и пойдем на перевязку.
После некоторого почтительного сопротивления Тадэ повиновался. Собака последовала за ними обоими.
Эпизод этот возбудил живейшее любопытство веселых собеседников.
Лишь только капитан д’Овернэ вышел из палатки, завязался следующий разговор.
– Я готов держать пари, – вскричал поручик Анри, вытирая свой красный сапог, на котором виднелось большое грязное пятно, оставленное собакой, – я готов держать пари, что капитан не отдал бы сломанной лапы своей собаки за те десять корзин мадеры, что мы видели на днях в большой генеральской фуре.
– Тише! Тише! – сказал весело адъютант Паскаль. Это было бы невыгодно. Корзины уже пусты – это мне доподлинно известно; и, – добавил он серьезно, – согласитесь, поручик, тридцать пустых бутылок, разумеется, не стоят лапы этого пса, тем более, что, в сущности, из этой лапы можно сделать ручку для дверного звонка.
Серьезный тон последних слов адъютанта рассмешил всех. Только Альфред, молодой офицер баскских гусар, не засмеялся; у него был недовольный вид.
– Не вижу, господа, что вы находите смешного в том, что только-что произошло. По-моему, и собака и сержант, которых я всегда видел подле д’Овернэ, должны скорее возбуждать к себе участие. Наконец эта сцена…
Паскаль, задетый за живое недовольством Альфреда и веселостью остальных, перебил его:
– Очень сентиментальная сцена. Скажите пожалуйста! Найденная собака и сломанная рука.
– Капитан Паскаль, вы не правы, – сказал Анри, выбрасывая из палатки только-что опорожненную им бутылку, – этот Бюг, по прозвищу Пьерро, возбуждает во мне огромное любопытство.
Готовый уже рассердиться, Паскаль утих, заметив, что его стакан еще полон. Д’Овернэ вернулся и сел на прежнее место, не говоря ни слова. Он был еще задумчив, но лицо стало уже спокойнее. Озабоченный чем-то, он не слушал, о чем говорили вокруг него. Раск улегся у его ног, следя за ним тревожным взором.