В литобъединении прозу писали лишь двое: слесарь Николай Карамышев и журналист Паша Малинин. Но Карамышев довольствовался обычно страничкой текста, даже меньше, Малинин же сочинял большие, с крепким сюжетом рассказы, которые охотно печатала местная пресса. Ему-то я, холодея от волнения, и вручил рукопись своего прозаического опыта.
История, которую я добросовестно описал, случилась еще позапрошлым летом, задолго до моего вхождения в рай. Во дворе жил приблудный пес по имени Тарзан, безобидное доверчивое существо. Мы подкармливали его, играли с ним, и, естественно, каждый из нас претендовал на право считаться если не единственным его хозяином, то хотя бы главным. Соревнования устраивали: окликнем беднягу сразу с трех или четырех сторон и ждем, к кому подойдет. Тарзан поворачивался, поочередно глядел на каждого умными глазами, каждому вежливо хвостом вилял и вдруг, сорвавшись с места, бежал навстречу входящему во двор соседу. Не только встречал всех, но и многих провожал, иногда даже за ворота, до самого перекрестка… Но кому-то, видать, мешал этот любимец двора. То ли выманили, то ли уволокли насильно, к Салгиру отвели, почти пересохшему в то жаркое лето, и здесь, среди чахлого ивняка, пальнули в него.
Тарзан лежал, истекая кровью. С перебитыми лапами. Умирал… Не помню сейчас, кто принес эту страшную весть, но хорошо помню, как, возбужденно голося, высыпали мы на улицу.
Пес всегда вскакивал при виде нас. Всегда ликовал и прыгал, а тут даже головы не поднял, лишь скосил глаза в нашу сторону да шевельнул хвостом. Кончиком хвоста. Это он нас так приветствовал.
Где-то раздобыв строительные носилки с засохшим раствором, бережно перенесли раненую собаку во двор и в течение двух или трех дней, пока она не умерла, ухаживали за ней. Давали лекарство, поили, кормили, делясь нашими скудными лакомствами. Даже девятилетний попрошайка Костик, вечно голодный сын алкоголика, пожертвовал, буквально от сердца оторвал огрызок сахара. Многие проявили себя с неожиданной стороны, и вот об этом-то был рассказ, врученный на суд многоопытному Паше Малинину.
Его мнение мне предстояло узнать в ближайшую среду, на которую как раз и наметили обсуждение моей прозы, но я увидел Пашу накануне в городе и, не утерпев, начал загипнотизированно, как кролик к удаву, приближаться. Паша, высокий, в берете и роговых очках, стоял около универмага с двумя неизвестными мне людьми и, покуривая, о чем-то тихо беседовал. Но меня заметил. И подозвал. И сказал одобрительные слова, за которые я буду век ему благодарен.