– Может быть. Я не встречал.
Лестница вывела их в новый широкий коридор. Старенькие обои в цветочек вздувались пузырями, отходили ближе к потолку, обнажая слой известки и серый бетон. На окнах висели тюлевые занавески. В горшках зеленела герань. От гвоздя, забитого над дверным косяком, тянулась бельевая веревка – пустая, если не считать полосатого коврика, висевшего в дальнем конце коридора. Там же притулился велосипед с ржавой цепью и снятым сиденьем. Возле одной из дверей выстроились в ряд банки из зеленого стекла, пара кастрюлек и бидон. Липа будто перенеслась в прошлое – в захламленную прихожую типичной коммуналки.
Из-за угла вдруг высунулась рожица – черная, будто измазанная сажей. Белки глаз в изумлении расширились. Игнас приложил палец к губам, и чумазый мальчишка повторил его жест, а через мгновение пропал, слившись с темнотой. Только топоток раздался за поворотом.
– Это Игошка, он безобидный. Всегда молчит, только слушает. Обезьянничает иногда. – Игнас улыбнулся. – Не знаю, откуда он появился, но сделал бы ставку на юго-восток Африки.
– Так он… – Ну конечно! Ей просто в голову не пришло: Липа не ожидала увидеть чернокожего мальчика. – А почему Игошка?
Игнас повел плечом.
– Баб-Уля назвала. Она его вроде как… увнуковила.
Он замедлил шаг.
– Тс-с-с. Нам сюда.
– А почему шепотом?
– Услышит. – Он кивнул на дверь. – Никакого намека на старческую глухоту. Ты вряд ли отправишься гулять по Дому без меня, но запомни: к Баб-Уле «на чай» ходить не стоит.
– Почему? Боишься, что она и меня увнуковит?
Он смерил ее серьезным взглядом.
– Я не шучу, Филиппина. Просто не надо, поверь мне.
– Хорошо.
Они миновали коридор. Хлипкая дверь с облупившейся краской выпустила их на лестничную площадку. Очередную.
– Не понимаю, как это возможно.
– Что?
– По логике, Дом должен кончиться. Снаружи он не кажется большим.
– Внутри он больше. Из-за ряби никто не знает, сколько здесь этажей, потому что количество все время меняется. Разве что Клирик, который помнит каждый закоулок.
– Ты упоминал о нем. – Липа бросила на Игнаса заинтересованный взгляд. – Там, в комнате со Спящей.
– Слышала про средневековых алхимиков?
– Немного.
– Наш Клирик от них недалеко ушел. – Игнас вздохнул. – Он ирландец. Отец О’Доннелл. Был когда-то ревностным христианином, а потом случился Дом, и взгляды изменились. Вера – штука тонкая. Она схожа с эликсиром: щепотка добродетели, унция сомнений и пузырек безумия – смешать и плавить на медленном огне до получения однородной массы.