Подивился Благояр словам таким, да делать нечего. Добром не хочет, силой тащить не станешь. Так и прошла Апраксия в горницу.
– «Здравия, странница уставшая!» – поклоном встретила ворожею девица.
– «Присядь с дороги, пусть ноженьки твои отдохнут. Да испей чаю кипрейного целебного на воде росной.»
«Не чаи пришла распивать, а избавление от хвори получить», – сказала Апраксия, на поклон не ответила.
Вздохнула красна девица на слова недобрые, да только и молвила:
«Добрая женщина, давай на ноженьки твои погляжу утруженные, хворь с них сниму да исцелю».
А ворожее надо боле узнать. Как тело врачевать да боль снимать. Вот и застонала она пуще прежнего и взмолилася, как никогда не просила:
«Что мои ноженьки-то? У меня всё страдает, ломота да боли… То сердце прихватит, аж дышать не в моготу, то голова раскалывается, как кол на голове тешут, то в спину скрючит в три погибели. Крутит и болит всё тело грешное, ни шагу сделать, ни слова молвить. Сама не знаю, как до тебя дошла. Все косточки болят да подламывают. Видно, последние деньки доживаю…»
Предложила тогда Анстасьюшка ворожее скинуть одежды свои и обернуть тело своё в полотно холщёвое, тончайшее, как пух невесомое. А ворожея всё подсматривает да подглядывает, что Анстасьюшка делает. Смотрит, как та холст этот водой смочила, что в кузовке берестяном была. Туда слова заветные наговорила, да травки сушёной кинула. Смекнула Апраксиния, что к чему, и слова запомнила. Скинула одежды свои да обернулась холстом влажным.
Только вдохнула, как тело её стало жечь как огнём, зуд пошёл сильный, словно в кучу муравьиную попала. Чешет тело, крутится, щёки горят, тело пылает. Да как закричит, да залается:
«Да что за умысел такой-сякой!? Меня искалечила, да холодным огнём сжечь решила!» – стала скидывать она с себя покрывало нежное, рвать да топтать его. Чёрными словами и Анстасьюшку, и дело её поносить. Всех грехов и проклятий ей посылать. Сама рубаху накинула да геть с терема. По улицам бегала, криком орала, что погубила её девка порочная, водой росной тело сожгла, уродихой её сделала.
Смеялись ей только люди добрые вслед, да приговаривали:
«Сама душу очернила, да тело в черноте держала. Лица не омывала, в баню не хаживала. Поделом тебе! Наука на будущее будет».
Воротилась Апраксия домой несолоно хлебавши. Пока бежала да ругала на чём свет Анастасьюшку, слова заветные и вылетели. С тех пор заперлась она и носа своего не кажет на свет белый. И людям больше зла не делала.