– Ну, что вы, неудобно. Зачем вас нагружать своими заботами?
Но Елизавета тем и отличалась: если ей в голову что-то западало, бороться с нею становилось бесполезно.
– Никакого беспокойства, – она решительно взмахнула рукой. – Люди вообще должны друг другу помогать, а вам тем более. Вы уже столько натерпелись! Откуда вы, кстати?
– Из Донецка, – Степан помрачнел.
Она молчала, не зная, что сказать. Выразить сочувствие? Взять за руку или отвернуться, чтобы не смущать? Хотелось плакать, обнять и просто погладить по голове этого растерянного, неловкого большого человека, приласкать, словно ребенка.
Елизавета проглотила ком, вставший в горле, и все-таки тронула его за руку.
– Степан Федорович, вы теперь наш. Понимаете? Наш житель, наш сосед, наш сельчанин. А в селе все совсем по-другому. Это вам не город, где человек не знает, как зовут соседа за стеной. В селе все иначе, здесь принято помогать друг другу. Соседи всегда рядом: и в беде, и в радости. Так что привыкайте. И помогут, и осудят, и принесут, и посмеются. И роды примут, и похоронят. Так испокон веку в селе заведено, и не нам этот порядок нарушать.
– Спасибо, – он смущенно закашлялся. – Мы отвыкли от улыбок, спокойного сна, хорошей еды. Больше прятались по подвалам. А потом нас вывезли. Сначала в Ростовскую область, а потом сюда. Спасли, да не всех. – Он прерывисто вздохнул, словно хотел задушить вырвавшееся рыдание и, отвернувшись, сдавленно проговорил: – Жена погибла. Попала под обстрел. И сестра моя вместе с ней. Они пошли хлеба купить, и обе не вернулись. Больше года прошло. А будто вчера.
Елизавета, помертвев от услышанного, сжалась в комок, замерла, боясь дышать. А он, будто погрузившись в забытье, продолжал рассказывать.
– Двое детей сестры стали моими. Теперь у меня четверо.
– Господи, твоя воля! Как же это? – ахнула Елизавета.
– Ну, а что ж? Не бросать же родных племянников. Зато теперь у меня два сына и две дочки.
– Какое горе, – Лиза почувствовала слабость в ногах и прислонилась спиной к косяку двери.
– Это не горе и не беда, этому и названия-то не придумаешь. Когда по-звериному выть хочется, это что? Когда от ужаса шевелятся волосы на голове. Когда хочешь кричать, а из глотки исходит только хрип. Это нельзя понять и рассказать невозможно.
– В общем так, Степан Федорович. – Елизавета глубоко вздохнула, сжав кулаки.