Пальцами я разгладила два сморщенных комочка – вверх, вниз, вправо, влево. Распрямляйтесь же! Коснулась шейки, провела по трахее, которая светилась светлым оливковым всполохом, и та вдруг вспыхнула ярко и весело. Сердце… Нажала, ещё раз нажала. Погладила. Ткнула чуть сильнее. Ну же, давай! Живи, девочка! Дыши! Ты должна дышать! Нет ничего, что тебе мешает теперь, я всё поправила, всё отремонтировала!
Ребёнок слабо запищал, словно котёнок мяукнул. У меня отлегло от сердца, я вытерла пот со лба и прикрыла глаза.
– Ведьма, – с тайным страхом шепнула повитуха. – Возьми отцову рубаху, заверни младенчика.
– Зачем? – спросила сквозь зубы.
– Родовая сила в отцовой рубахе.
– Оботри хоть, – я с сомнением бросила взгляд на стиранную-перестиранную вышитую по подолу и рукавам длинную мужскую рубашку. – Кровь смой.
– Опосля! Сейчас пусть силы наберётся. Глянь, оживила ж… Ведьма и есть ведьма.
Я досадливо поморщилась. Поверь мне, бабуся, я не выбирала свой дар. Никто не спросил меня: эй, детка, не хочешь ли немного волшебства в твоей жизни? Ладно, пусть шепчутся, пусть ненавидят меня от страха, сейчас для меня главное – спасти княжью дочь.
Льняная ткань обволокла девочку, укутала, как будто материнское чрево, я осторожно прижала малышку к себе, баюкая. Она дышала часто, плохо, но дышала. Повернувшись к князю, я улыбнулась призывно:
– Посмотри на свою дочь, светлый князь. Она жива. Дай ей имя.
Он взглянул на меня, на умирающую жену. Глаза князя почернели, он глухо сказал:
– Займитесь княгиней.
И вышел из горницы. Нет, его можно понять, но в чём виновата девочка? Я отогнула уголок рубахи, погладила новорождённую по щёчке и сказала ей тихонечко:
– Твой папа обязательно полюбит тебя, кроха. Пусть твоё имя будет Отрада. Вот вырастешь и будешь солнышком для всех!
Повитуха толкнула под локоть:
– Помоги покойницу обмыть, ведьма.
Я бросила взгляд на роженицу. Та дышала тяжело, с натугой, словно всё больше и больше погружалась в пучину смерти. Но дышала. А её уже покойницей назвали…
– Кормилицу найди для девочки, – велела повитухе. – Да поскорее. Да чтоб чадо только родилось, надо хорошего молока!
– Уж найду, найду, – заворчала, обидевшись старуха, приняла младенца из моих рук. Я только плечами пожала. Мне до её обидок как до Луны…
Я присела рядом с умирающей, взяла её за руку. Прости меня, княгиня Слада, я ничего не могу для тебя сделать… Только быть с тобой до самой смерти. Облегчить твою боль. Травы мои ни к чему, нет там таких сильных обезболивающих. И опухоль тоже не убрать.