Я сжато и четко объяснил, куда и как нам лучше выдвигаться. Командир удовлетворенно кивнул:
– Хорошо докладываешь. Добрый боец будешь.
Я гордо расправил плечи.
– Ну пошли, – кивнул майор. – Как буза начнется, вперед батьки в пекло не лезь. Держись позади. Ты человек гражданский и невооруженный. За тебя с нас голову снимут. Доходчиво объяснил?
– Уже доходчивее некуда, – немного обиженно произнес я. Так хотелось в самую гущу боя, а мне – «без сопливых разберемся». Хотя я понимал его правоту.
Это была первая моя чекистско-боевая операция. Эх, знать бы наперед, сколько их, опасных, кровавых, еще будет в моей беспокойной жизни… Но тогда я воспринимал все как чудесное приключение.
Быстро темнело. Выбрав точку наблюдения на пригорочке, я мог видеть, как к хутору осторожно стягиваются сотрудники НКВД.
Местность оцепила цепочка бойцов – их оказалось вполне достаточно для плотного ее перекрытия. Вперед выдвинулась группа захвата под руководством огромного старшины.
Двое бойцов без шума, криков и пыли умело скрутили худосочного человека, прогуливающегося по участку, – как я понял, это был наблюдатель, и атаку он успешно прозевал. Потом наши ввалились в просторный хуторской дом. Что-то там внутри мельтешило, кто-то кричал.
К моему разочарованию, прошло все быстро, обыденно и без героизма. Ну хоть бы кто выстрелил или оказал достойное сопротивление – так не было этого и в помине.
Из хаты стали выводить людей. Руки за спину, все понурые, никто и не думал трепыхаться. Некоторых ласково подгоняли прикладами в спину.
Процессия уныло потянулась в сторону дороги, до которой идти было километра два. Конвоировали их спереди, сзади и сбоку – умело, чтобы никто не ушел, да еще ремни забрали, так что штаны едва не падали. Зрелище было немного комичным, но вместе с тем и жутковатым. Задержанные еще недавно были уверены в своей силе и правоте, плели какие-то козни, были реально опасны. Теперь же, жалкие, беспомощные, думают лишь об одном – как спасти свою шкуру. Какая-то страшная неотвратимость судьбы, тасующей людей, как карты в пасьянсе, виделась во всем этом.
Я следом за уполномоченным НКВД и майором зашел в хуторской дом. Там обстановка была небогатая, да еще все перевернуто: табуретки, лавки.
Меня записали в понятые. Логачев составил протокол. Среди вороха бумаг лежал толстый гроссбух, страницы которого заполнены записями, исполненными карандашами и чернильными перьями.