– Ты получил в наследие от отца благородное имя, высокое положение в свете и немало богатства, словом, все блага нынешнего света, но из всего этого наследства у меня есть сокровище, которое я сохраняла до настоящей минуты… Эта драгоценность дороже злата и всех других сокровищ, я всегда скрывала ее перед тобой. Но теперь я радуюсь, что, наконец, кончилось мое долгое ожидание. С этими словами она сняла с шеи золотую цепь, и в первый раз ее сын увидел маленький мешочек, богато вышитый драгоценными каменьями, который Люцина развязала и вынула из него губку, пропитанную кровью.
– Это кровь твоего отца, Панкратий, – сказала она подавленным голосом, и на ее глаза навернулись слезы, – я сама собрала ее со смертельной раны его, когда стояла подле него переодетой и видела его умирающим за веру Христову.
При этом римская матрона начала осматривать дорогую реликвию и, горячо поцеловав ее, между тем, как обильные слезы потекли на засохшую губку и размочили кровь, которая заблистала пурпуром на ней, словно только что вытекла из тела мученика. Благочестивая женщина приложила губку к дрожащим устам сына для поцелуя. Панкратий с благоговением приложился к ней устами, которые окрасились кровью; в этом прикосновении, быть может, он почувствовал дух отца, витавший над ним и нисходивший в глубину его сердца, преисполненного благоговением; ему казалось, что оно готово было выпрыгнуть наружу. В эту тяжелую минуту воспоминаний, отец, мать и сын как бы соединились для новой жизни. Люциана спрятала драгоценную реликвию обратно в мешочек и, повесив на грудь сына сказала:
– Пусть эта драгоценность увлажнится в будущем святою росою мученичества, но не слезами слабой женщины…
Однако, Господь судил иначе: будущий воин Христа и будущий мученик освящен кровью отца, смешанной со слезами матери.
В то время, когда происходили эти сцены, описанные нами в первых трех главах, сцены другого рода происходили в доме, находившемся между Квириналом и Эсквилином. Владелец этого дома, Фабий, принадлежал к древнему роду всадников; родственники его, владевшие и пользовавшиеся доходами азиатских провинций, обогатили его. Дом его был красивее и лучше того, который мы посетили: он заключал в себе третью большую переднюю или, иначе, перистиль или двор, окруженный громадными зданиями. Кроме разных драгоценностей европейского искусства, всюду виднелись самые редкие восточные изделия; полы были украшены персидскими коврами и шелковыми китайскими разноцветными материями; индийское золотое шитье украшало фригийскую мебель. Редкие изделия из слоновой кости и металлов, происхождение которых приписывали жителям за индийского океана, имевшие сказочные названия и уродливую форму, небрежно разбросаны были по комнате. Сам Фабий, обладатель этих сокровищ, был истинным образцом легкомысленного римлянина, главная цель жизни которого заключалась в роскоши. В сущности, он никогда не помышлял о другой жизни; хотя он не верил в бедность, но между тем уважал каждого бедняка, подвертывающегося ему под руку; его считали хорошим человеком, как и многих других, но никто не имел права требовать от него невозможного. Большую часть дня он проводил в одной из больших бань, которая кроме прямого своего назначения присоединяла к себе различные прилегающие к ней здания, в свою очередь включавшие клубы, читальни и места, предназначенные для гимнастических упражнений и разных игр. В этой бане он купался, разговаривал, читал, словом, проводил все свободное время. Ради того же препровождения времени, он уходил иногда в форум с целью послушать там какого-нибудь оратора или же ходил в какой-нибудь из общественных садов, где собирался римский бомонд, затем возвращался домой на пышный ужин намного позже нашего обеда, который ел в обществе гостей, нарочно приглашенных во время своих прогулок. У себя дома Фабий был очень искренним и добрым господином, он обладал массой невольников и, так как он ненавидел хлопоты по хозяйству, то охотно поручал эти хлопоты своему управляющему. Вопреки существовавшему обычаю на обедах у него всегда присутствовала одна особа, пользующаяся всей пышностью его богатой обстановки и считавшаяся единственной наследницей его богатства.