– А чего разревелся-то?
– Да… я не ревел, – Мишаня смотрит то на него, то на Саню. Нельзя сказать, что ему больно, нельзя признаваться.
– Оставь его, Санек, у него ж брат умер. – Васька стаскивает с головы меховую шапку.
– А че это у тебя за шапка? – тут же переводит на него глаза Санек.
– Да на заборе висела.
– Дурак ты, – цыкает на него Саня, – это деда этого шибанутого шапка, наверное.
– И че? В меня теперь вселится дух его? – Васька сплевывает на землю. – Бухать пошли, а то мошки зажрали. В доме-то как? Не нагажено?
– Нет. Только… надписи на стенах.
– Ха, ну это ничего! Тут мы и сами добавить можем художеств!
* * *
Когда Мишаня заходит в избу старика в компании старших ребят, она кажется ему абсолютно другим местом – обычной заброшенкой с черепками посуды на полу и поломанной и растасканной селянами на костры мебелью. И как он не заметил этого, когда заходил? Даже лежанка собаки кажется простой грязной тряпкой на полу.
Впрочем, знаки на стене остались прежними.
– Треугольник с кружком, – многозначительно произносит Васька и заваливается на тахту. – Че это значит-то вообще?
– Ты в курсе, что на этой хреновине дед, скорее всего, и откинулся? – цедит Саня, щелкая колечком на банке с «Морсберри».
– Че, правда? – Васька вскакивает, сбивая с боков пыль. – Прикол.
Он поднимает покрывало и рассматривает ветхую, но чистую обивку тахты под ним, потом откидывает его в сторону и садится. Мишаня нерешительно топчется у входа до тех пор, пока Саня знаком не указывает ему на пакет. Он берет оттуда банку, открывает и делает глоток уже знакомой приторной дряни, потом садится на уголок тахты.
– Это правда, что у Пети лицо сожрали? – спрашивает вдруг Васька, так резко, что Мишаня давится и закашливается. – Гроб-то закрытый был.
– П-правда, – вымучивает из себя он, едва справившись с кашлем.
– Прям совсем?
– Совсем.
– И даже лоб?
– Вась, ну ты дебил совсем? – фыркает Саня. – Ты че спросил-то, сам понял?
– Ну я… ты извини, Мишаня, я соболезную… вот.
– Спасибо.
– Да не об этом я, идиотина. Как лоб сожрать можно, это ж кость! Тупые вопросы задавать зачем? – взрывается Саня, чуть не подавившись.
– А! Значит, лоб был?
Мишаня ежится оттого, что перед глазами у него снова камень и сапоги, но как он ни пытается, ему не удается заставить себя посмотреть на лицо Петьки.