На следующий день она не приходит, и через день тоже. Я рассказываю обо всем Баба, и та говорит мне, что все они уехали, пытается обнимать, но меня это только злит, я отстраняюсь и ухожу в долину. Туда, где часто гуляла мама. Она бы сказала мне все иначе – не так сухо и коротко, не избегая при этом слова «семья», все еще запретного. Но я повторяю про себя эти звуки, чтобы не потерять их ценность, не забыть тех, кого любил в детстве и люблю до сих пор.
Проходит еще два года. Мне шестнадцать, у меня первый секс. На этот раз жара в теле еще больше. Ощущения похожи на полет, только без слез огня, все чище, прозрачнее и понятнее для меня. Я будто горю вместе с девушкой, с которой близок. Прикосновение к влажному телу, дрожь от неумелой ласки, опасение быть услышанными и узнанными – в этот момент я словно живу по-настоящему, не стесняясь себя. Позже я все же научусь скрывать, держать в себе эмоции и чувства. Свяжу их в толстую паутину и буду выпускать их нарочно только во время физической близости – для пущей остроты.
Ту девушку я видел потом еще пару раз, и оба эти раза мы занимались любовью так долго, что я потом не мог ходить. Она, наверное, тоже, но мне нет до этого дела. Мне это было нужно – отпустить всю боль. А потом снова ее копить, упиваясь слезами огня.
Однажды я решаю, что мне пора бежать из долины и из дома, который становится для меня могилой. Начинается все с частых перемен настроения Баба. И чем чаще она расстраивается, тем больше принимает слезы огня. Дышит ими, добавляет в напитки или еду. Я все меньше вижу в ней ту, с кем рос, но делаю так же, как она. Передо мной предстает иной человек – часть ее сознания будто живет за гранью реальности.
Мне исполняется семнадцать, я говорю ей, что планирую уехать в конце года из дома. В мой день рождения Баба чуть не умирает во время полета. Снова, как тогда в моем детстве. Пока ее спасают врачи, я думаю о своем выборе: остаться здесь и сгореть или уехать и постараться начать жить заново?
Тем самым я вру себе, ведь на деле передо мной иной выбор. Слезы огня, к которым я привык с детства, держат меня сильнее родственных связей и воспоминаний. А делать их умеет лишь Баба, не доверяя мне и половины состава. Я должен принимать их, чтобы жить. И для меня очевидно, что мне предстоит или медленно умирать от яда, поддерживая им себя, или отказаться полностью и сгинуть в агонии. Выбираю медленный конец. Первый трусливый поступок в моей жизни.