– Считай, сделано, дружище! – дружно загалдели гасконцы, сдвигая кружки. – За Элиенор и справедливость! И да покарает Господь всех подлецов!
Под шумные тосты веселых рубак Гастон допил вино и откланялся. Пора было возвращаться домой, чтобы набраться сил перед грядущими испытаниями. Завтра в этот же час он будет уже пробираться по коридорам Лувра, плести интриги и выведывать тайны. Надо будет смотреть в оба – и за собой, и за Ангерраном.
А пока капитан решил сделать небольшой крюк и проскакать мимо зловещих башен Шатле. Хотя бы издали взглянуть на мрачные стены, за которыми томится его возлюбленная. Пусть даже не увидит, не услышит – но почувствует, что он рядом, бодрствует и сражается за нее.
– Крепись, моя нежная Элен, – прошептал Гастон, останавливая жеребца в переулке напротив тюрьмы. Где-то там, в недрах этого страшного места, за решетками и засовами, ждет его прекрасная узница. – Твой рыцарь уже в пути. Я не сдамся, пока ты не окажешься на свободе – или я лягу рядом с тобой в могилу!
И, послав в ночное небо безмолвную клятву, капитан дал шпоры коню и растворился в мерцающем факелами мраке. Над Парижем занималась заря нового дня, дня надежд и свершений. Дня, который мог стать решающим в схватке за честь и любовь…
Тем временем Элиенор, закованная в цепи, неподвижно лежала на охапке гнилой соломы в своей темнице. Сквозь крохотное зарешеченное окошко под потолком пробивался одинокий лучик утреннего солнца, но узница не замечала его. Всю ночь она не смыкала глаз, истово молясь и прислушиваясь к звукам, доносящимся снаружи – не раздастся ли топот копыт, не принесет ли ветер знакомый голос. Ведь Гастон обещал вернуться, спасти ее! Он ведь никогда не бросит свою Элен в беде, правда?
Слезы отчаяния и тоски катились по бледным щекам девушки, оставляя дорожки на испачканном тюремной грязью лице. Как долго еще предстоит ей гнить заживо в этой могиле, отрезанной от солнца и надежды? Хватит ли у рыцаря ее сердца сил и упорства, чтобы докопаться до истины, пробить стену лжи и интриг?
«О, Гастон, любовь моя, где же ты? – беззвучно шептала пересохшими губами Элиенор, комкая в дрожащих пальцах край истлевшего покрывала. – Поторопись, молю тебя. Ибо недолго мне осталось… Силы тают, душа истомилась. Приди и спаси, или дай умереть с твоим именем на устах!»