Зелёный. Золото. Здесь.
Заначка. Залёт. Западло.
Зависть. Злость. Зверь.
Знаешь. Забавно. Звучит.
За. Зу. Зы.
Буква гаснет, и открываются двери. Поток воздуха бросается на меня. Толчок. Никто больше не держит, я лечу. Секунда свободы. Меня встречает зловонная жижа липкая и склизкая.
Что дальше?
Меня никто не ждёт.
С неимоверными усилиями выбираюсь из грязи, оставив ей на память ботинки. Обувь нужно теперь добыть, но где? В агентстве нам не платили, содержа на полном пансионе. Сажусь у цоколя выплюнувшего меня здания, осматриваю двор. Дальний угол делает подарок в виде мусорных контейнеров. Мне дважды повезло: во-первых, я нахожу сапоги. И меняю пропитанный слизью пиджак на пуховик со сломанным замком и карманом-соплёй. Но самое главное (тогда это было неизвестным) – меня никто не видел и не лишил находок.
Знание этого вместе с наукой жизни на улице пришли вечером. Вечером вообще многое изменилось.
Приодевшись, продолжаю обследовать территорию. Единожды приблизившись к дому, больше этого не повторяю – в радиусе десяти метров от него разбросаны человеческие кости и полуразложившиеся трупы. Кстати, масса, встретившая меня из лифта, – это гора бывших изгоев.
Изгои бывают бывшими?
Впрочем, кроме вопроса «что делать», меня ничто не волнует. Город давно стал мне чужим, незнакомым. Слепым котёнком я брожу по улицам. Лица сливаются в одно бледное пятно с тремя тёмными кругами («Глухой водитель»? ).
Нутро заурчало, и я вспоминаю, что давно не ел. В агентстве в таком случае всегда заказывали пиццу или бизнес-ланч. А сейчас? Мысль о еде терзает мозг. Запахи вызывают слюну.
Жрать!
Все попытки кого-нибудь разжалобить бесплодны. Люди шарахаются от меня. Охранник прогоняет пинками от дверей с соблазнительным ароматом курицы. Волна скитаний приносит меня на вокзальную площадь. Спасение является в виде серого существа без возраста лысого в коричневом пиджаке, чёрных джинсах и туфлях, всё на голое тело. Во рту у лысого железный зуб, которым он, скучая, кусает колбасу. «Фикса», – называю его для себя. Он обжил центральную скамейку и разглядывает людей у дверей вокзала. Я останавливаюсь перед ним.
– Опочки! Бессмертный, – Фикса медленно осматривает меня, утирает рот рукавом и показывает на скамейку, – Падай, кормилец.
Я присаживаюсь рядом, не сводя взгляда с колбасы.