– Я говорю: ты чего тут с голым задом бродишь? Околеть хочешь? – спросил извозчик.
– Да я, так… ограбили меня, – потупив взгляд стыдливо ответил Акакий.
– Ну, в этих местах такое не редкость. А куда путь держишь?
– В Захолустье мне надобно. Где-то там, севернее, гора есть, что раз в луну туманом окутывается густым.
– Да ты что? Прям таки раз в луну? Вот диво. Значит остальное время туман стороной обходит? А ведь там туман столь же частый гость, как свет днём и тьма ночью.
– Ну, сказали мне так.
– Да полно, не обижайся. Прыгай в телегу, подвезу, – извозчик жестом указал на борт телеги.
Больших трудов Акакию стоило вскарабкаться на телегу со своим брюхом. Ладно хоть лестница с борта свисала. Усевшись между огромных мешков он осмотрелся. Кроме него в телеге было ещё двое.
Злобного вида мужик, весь в шрамах, грязный и угрюмый. От него просто разило бедой. Как есть, бандит. Возможно беглый каторжник, и, скорее всего, убивец.
«Такому человека зарезать, всё равно что по нужде сходить», – осматривая спутника подумал барин.
По другую сторону телеги сидела девица. Румяная, в жёлтом платье и волчьем полушубке. Сама красота и невинность. Большие голубые глаза, аккуратный, чуть вздёрнутый носик и алые губы. Любоваться – не налюбоваться.
Как только уселся Акакий, так будто всё вокруг туманом заволокло ещё сильнее. И не понятно, движется телега или просто скрипит.
– Ну, – говорит извозчик, – дорога длинная. Впереди ничего интересного, кроме тумана. Коль я вас за так везу, хоть потешете меня? Истории свои расскажите. Кто вы и откуда будете.
Призадумался Акакий, с чего бы начать. Да тот бандит, что напротив сидел, опередил его.
– Узнал я тебя, Извозчик, – говорит бандит. – Много о тебе и о поросе твоём наслышан. И знаю, к чему ты потеху такую ведёшь, по что подвезти нас взялся. Ну, раз так, всему своё место, всему своё время. Видать моё место тут, и время моё пришло. Расскажу тебе историю свою, потешу.
* * *
Времена, когда я мал был, худыми были. Прошла хворь чёрная, мамка с папкой к Кондратию и отправились. Я один остался жить. Хилый и глупый восьмилетка.
На деревне нашей староста управлял, что всех в узде держал. Ну и брал, что надобно ему. Как родителей моих не стало, так он и вовсе руки распустил. Отобрал у меня всё, что было, по миру пустив. Вот тогда я на кривую дорожку и ступил.