Мотор экспериментального КАМАЗа заурчал мощно и ровно. Громадная машина задрожала от нетерпения и прижалась к полотну дороги как тигрица перед прыжком. Каждый железный мускул был налит силой и грацией. Хищница сверкнула фарами, готовая поглощать расстояние сотнями и тысячами километров. Как же она восхитительно красива! Гордость советского автопрома отличалась от снующих по дорогам кургузых «зилков» и «газонов» не только габаритами и стремительностью. Здесь проявились характер и философия нового времени. Прежние грузовики пришли на смену лошадям да так, по сути, и остались рабочими лошадками, перевозчиками тяжестей, жалких трех или пяти тонн. КАМАЗ стал прорывом инженерной мысли. Даже подняв десять тонн, автомобиль оставался «птицей», созданной для полета, для скольжения над гладью дорог, для романтики тысячекилометровых путешествий. Машиной, воплотившей будущее в настоящем.
Николай Швейкин, не привыкший еще к милицейской форме, одобрительно похлопал по крылу машину, которой предстояло в ближайшие недели стать его походным домом. Дорога их ожидала дальняя и нескучная. Но Николай даже представить себе не мог, насколько далеко унесет путников этот железный конь. Они выехали в ноябре 1979, сразу после празднования Дня милиции, на котором Швейкин вел традиционный концерт, а вернутся домой только к новому, олимпийскому 1980 году, исколесив половину европейской части Советского Союза.
Его спутник – водитель КАМАЗа, тезка по фамилии Иванов, немногословный основательный белорус – оказался бывалым путешественником, поэтому к его приготовлениям Швейкин приглядывался внимательно. Тот запасся теплой одеждой. Тогда, глядя на него, и глава экспедиции приоделся посерьезнее. Еще водитель уложил в коробку множество супов быстрого приготовления с характерной лапшой в виде звездочек.
– Куда ты столько набрал? – удивился Швейкин. – По дороге в кафе будем питаться или в столовую заедем.