Весьма важным представляется анализ языковых явлений, нередко прямо указывающих на присутствие в языке определенной системы ориентации и на ее генезис. Так, например, названия востока и запада в русском языке и многих других языках свидетельствуют о солярном происхождении этих обозначений; часто названия стран света происходят из наименований, связанных с понятиями «правое», «левое», «переднее», «заднее», что дает возможность устанавливать реликты древних систем ориентирования (ср.: Шемякин, 40–47).
Большой материал для нашей постановки вопроса предоставляют памятники материальной культуры, в частности, данные археологических исследований: из них мы узнаем о реальной ориентации реальных городов, храмов, жилищ, земельных наделов, погребений и т. д. К этому же виду источников мы можем отнести произведения древнего искусства (картины, росписи, рельефы, скульптуры и т. д.), запечатлевшие некоторые ориентационные навыки.
Как всегда, когда мы изучаем духовную культуру древних народов, весьма полезным оказывается сопоставление результатов этого исследования с наблюдениями, сделанными этнографической наукой среди народов, сохранивших черты архаической идеологии и психологии (так называемые «примитивные культуры»). Не забудем, что многие стороны и особенности жизни народов в древности (например, языческих славян) были выявлены и исследованы именно этнографами, находящими в современной жизни пережитки весьма древних обрядов и ритуалов, в том числе и связанных с ориентацией. Особенно живучи и доступны непосредственным этнографическим наблюдениям черты архаического сознания и поведения в обществах с высоким коэффициентом традиционализма, например, в Китае, где еще в начале XX в. при императорском дворе можно было наблюдать обряды и церемонии, восходящие к весьма древним временам. Некоторые из таких наблюдений дают дополнительный материал для типологического сопоставления разных культур, оказываются ключом к пониманию менталитета древнего человека и являются объектом собственно этнологических исследований.
Вместе с тем, использование этнографического (в том числе фольклорного) материала имеет и свои сложности. Это прежде всего неопределенность датировки тех или иных мотивов и представлений, зафиксированных в обычаях и фольклоре современных народов (см. об этом подробнее: Анфертьев, 245–252). Вторая сложность заключается в многослойности наблюдаемого сегодня материала, сложившейся в результате наложения и взаимовлияния различных этнических и культурных традиций. Так, изучая фольклор удмуртов и пытаясь выявить в нем черты, восходящие к мировоззрению древних финно-угров, не следует забывать о том, что начиная со второй половины XVI в. казанские татары в очень большой степени ассимилировали и исламизировали большое число удмуртов (о тюркизации удмуртов см.: Владыкин, 199–203).