Зарисовки - страница 4

Шрифт
Интервал


девы радостным притопом.


Сон лишь сон, и наяву

нет пути вчерашним думам.

Это ворон рвет траву

из-под снега мокрым клювом.


Белый снег как белый пар

на холсте небес бредовом.

Гроздь, темнея, белый кадр

выдает пятном бордовым.


Чтобы все и впрямь ушло,

отступая равнодушно,

в небывалое тепло

угодить, по счастью, нужно.


Сонет

Когда в окне уже за темной кроной

светлея, остывают небеса

и тусклая под ними полоса

едва земное освещает лоно –


здесь каждый проблеск – больше чем вопрос,

чем чувство зрителя, что это значит,

и прямо на глазах природа прячет

то, что внезапно скрыть не удалось.


Ну что ж. И это – редкостная честь,

растерянность мгновенья – то же счастье:

и у безверия, и у ненастья,

и у любви твоей хозяин есть,


и слезы гения, и безоружный взгляд

всегда чуть-чуть о большем говорят.


***

Мне твое не нужно тело,

не нужна твоя душа –

только то, что у предела

возникает, чуть шурша:


тень соседнего пространства,

в чье иду непостоянство

с тяжести, с колен, с ума –

ты сама, лишь ты сама.


***

Безмолвным августом идущим

дыша и чувствуя ясней,

чего я снова жду в грядущем,

каких солнцеворотных дней?


Душе то мрачно, то отрадно,

разбуженной (как глушь лесная,

лето выдалось прохладным

и слишком жаркою – весна),


охота ей в тени склоняться,

молчать и грезить иногда,

что не уходит вся сквозь пальцы

ручья знакомого вода.


Иосифу Бродскому

Убежденный, что жизнь есть форма Бога

(то уже не залог сего),

я на деле способен понять не много,

к сожалению для Него.


Я сдаюсь перед тайною полу- слова –

полу- замкнутых негой уст,

как сдается нагруженная основа

под невесомостью чувств.


Непростительная, признаю, потреба –

разделять пейзаж слоем век:

между верхом и низом всего лишь небо.

Но меня страшно тянет вверх.


За уход и за зренье – одна награда

(слепота – только полусмерть):

на кругах, то ль заоблачных, то ли ада,

от безвестной любви неметь.


***

Бог Пушкин, бог и Фет, однако

подобна миру до греха

необязательность стиха,

счастливая до Пастернака.


А проморгав стихотворенье,

отдаст ли, грезя, жизнь сама

необязательность ума

на хладный пламень озаренья?


Разъята бездна совершенна,

божественная сходит пена,

и чудная картина дна

немыслима и вглубь озарена.


***

Я не знаю, кем приведён я в дом.

Тихо за окошком горит луна.

Словно вспоминает в высях о том,

кем туда она приведена.


Если начинает вдруг глохнуть род,

если небеса так стоят тихи