– Что ж, давать ему на чай за его невежество или не давать? – обратился Николай Иванович к жене. – По-настоящему не следует давать. Вишь, рожа-то у него!
– Да рожа-то у него не злобная, – откликнулась супруга. – А мы действительно немножко и сами виноваты, что, не спросясь брода, сунулись в воду… Может быть, у них и в самом деле порядки, чтобы не пускать, если в поезде такая цивилизация, что он бежит с рестораном.
– Ну, я лам. Русский человек зла не помнит, – решил Николай Иванович и, протянув метрдотелю две полуфранковые монеты, прибавил: – Вот тебе, швейцарская морда, на чай. Только на будущее время держи себя с русскими в аккурате.
Метрдотель поклонился и поблагодарил.
– Зачем же ты ругаешься-то, Николай? – заметила мужу Глафира Семеновна. – Нехорошо.
– Ведь он все равно ничего не понимает. А мне за свои деньги отчего же не поругать? – был ответ.
– Тут русские есть в столовой. Они могут услышать и осудить.
Часу в четвертом поезд остановился на какой-то станции на три минуты, и можно было перейти из вагона-ресторана в купе. Супруги опрометью бросились из него занимать свои места. Когда они достигли своего купе, то увидели, что у них в купе сидит пассажир с подстриженной а-ля Генрих IV бородкой, весь обложенный французскими газетами. Пассажир оказался французом. Читая газету, он курил и, когда Глафира Семеновна вошла в купе, обратился к ней с вопросом на французском языке, не потревожит ли ее его курение.
– Если вам неприятен табачный дым, то я сейчас брошу сигару, – прибавил он.
Она поморщилась, но разрешила ему курить.
Николай Иванович тотчас же воскликнул:
– Вот видишь, видишь! Француз сейчас скажется. У него совсем другое обращение. У них все на учтивости. Разве может он быть таким невежей, как давешняя швейцарская морда, заставлявшая нас стоять на тормозе! Me комплиман, монсье… Вив ли Франс… Ну – рюсс… – ткнул он себя пальцем в грудь и поклонился французу.
Француз тоже приподнял свою дорожную испанскую фуражку.
– Зачем ты это? С какой стати расшаркиваться! – сказала мужу Глафира Семеновна.
– Ничего, матушка. Маслом кашу не испортишь. А ему за учтивость учтивость.
Поезд продолжал стоять. Вошел кондуктор, попросил билеты и, увидав, что супруги едут в Биарриц, сообщил, что в Бордо им надо пересаживаться в другой вагон. Фраза «шанже ля вуатюр» была хорошо известна Николаю Ивановичу, и он воскликнул: