Мир перестает волновать, становится совершенно ненужным, сворачивается до размеров наполненного до краев стакана. Появляется возможность взглянуть на него со стороны, а потом проглотить с остервенением, чтобы необходимость контакта с окружающей действительностью исчезла.
Больше не нужно брать, а тем более отдавать взамен.
Если бы я помнил о том, какими могут быть мысли, имел возможность вернуть себя прошлого, я бы смог отгородиться гораздо лучше и надежнее, выстроил бы непроницаемую плотину. Но нас лишили воспоминаний. Оставили то, что глубоко внутри, а это всегда самые страшные кадры. Рано или поздно, они станут запалом для взрывчатки, которая снесет любую перегородку.
Не я один был готов пойти на все, лишь бы иметь перед собой хотя бы иллюзию выбора. Наплевать, что цепь удлинится лишь на пару звеньев, главное – на миг вернуться обратно. Этого будет достаточно, чтобы впоследствии распознать любую подмену, а то мы совсем одичали. Забытье настигнет меня окончательно, вряд ли я отличаюсь от остальных чем-то особенным, нас заразили неизлечимой болезнью, и она благополучно прогрессирует.
Только потеряв все, начинаешь думать о спасительных мелочах, которые должны быть в голове про запас, чтобы восстановить связь с реальностью, если она почти потеряна. Нечто важное из прошлого, что выводит из себя эмоционально, но этим переключает внимание с настоящего, а значит – создает перспективу альтернативного будущего, в котором наконец появится хотя бы какая-то интрига, кроме привычного признания отсутствия любых перспектив.
Жители все чаще принимали Пророчество за первооснову всего сущего. Пытались вести просветительские беседы о спасительных лишениях, муках во имя очищения души, о Спасителе, о возрождении надежды. Они помнили, что нечто подобное может помочь, но понятия не имели, как именно. Утыкались в то, что им предлагали, и верили по наитию.
Трудно относиться к бредовым идеям всерьез, но они с этим справлялись, в отличие от меня. Мы готовились к переходу, и мне приходилось делать все, что положено. Не в моей власти препятствовать внутренним позывам, но и принимать на веру все, что передавал Оракул, я тоже не мог.
Мы переливали знания из своих голов в общий котел, перемешивали, чтобы получить нечто напоминающее истину. Но чем дольше готовился отвар, тем мутнее становилось содержимое. И мой организм не всегда мог вынести то, к чему уже привыкли остальные. Я не мог глотать, не задумываясь, лишь бы утолить голод.