Я потянулась к его ладони, лежащей так близко ко мне, но вздрогнула от внезапного сигнала телефона и машинально вытащила его из кармана штанов. Лишь одно сообщение от контакта «Ковалев»:
Он писал что-то еще, но его сообщения так и остались непрочитанными. Не знаю…он бы увидел Рому, потому что тот не отпустил бы меня просто уйти на разговор с этим придурком. Начались бы шутки, упреки. И, стыдно признаться, но мне было бы так противно от осознания, что Ковалев знает о нас. А говорить по телефону – вообще ужасная идея. Я не хочу говорить с ним по телефону. Если очень надо, пусть найдет меня между занятиями.
– Хочешь чая? – спросила я, снова спрятав телефон.
– Я лучше спать, завтра рано уезжать.
– А я хочу, – я соскочила с кровати и потянулась, – сладких снов.
Побег из этой проклятой комнаты был словно спасательный круг, и я благодарила вселенную, ставя чайник, что он отказался идти со мной. Едва я успела убрать следы нашей камерной тусовки, как с прихожей послышался шум и голоса. Вернулись мама с Виктором.
– Какой ужасный ливень, – шепотом ругалась мама, отчего её голос срывался на смешной писк, – как будто назло!
– Насть, ну перестань уже злиться. Есть же своя романтика в ливнях, в промокших красавицах.
– Не вижу никакой романтики в промокших «Джимми Чу».
– Я куплю тебе еще десять «Джимми Чу», хочешь? – он зашел спиной на кухню, поэтому не заметил меня, и развел руками, тихо рассмеявшись.
– Доброй ночи, – хмыкнула я, отчего Виктор вздрогнул и тут же повернулся.
– Ой, напугала. Здравствуй. Не спится?
– У нас в гостях её друг. Кино смотрели, – мама зашла следом и поцеловала меня в макушку. Её мокрые волосы прилипли к такому же мокрому лицу, макияж весь растекся, но она почему-то стала выглядеть еще лучше с этими разводами. Дорожки туши в сочетании с бледной кожей придавали её образу какую-то готичность. Тонкое шелковое платье от влаги обрамило стройную фигуру, и я с ужасом заметила, что она без белья, – Где Рома?
– Он уже спит. А мне чая захотелось.
– Рома, значит? – недовольно фыркнул Виктор, облокотившись о столешницу, – с каких пор ему можно переступать порог этого дома?
– Брось свои обиды, тебе не восемь. Мальчик наговорил глупостей, а ты все дуешься, – мама пихнула его бедром и открыла холодильник.
– Каких глупостей? Вы начнете говорить нормально? Ваши загадки уже насточертели! – не выдержала я.