Любе стала страшно. Она смотрела на себя в зеркало трельяжа и как будто увидела тень, мелькнувшую с левого плеча и сделавшую круг вокруг шеи. Словно маленький мотоциклист, оставивший мимолетный дымный выхлоп от раструба движка. Любушка вздрогнула, вскочила на ноги: – Господи помилуй.
Она дрожащей руками набулькала себе почти полный стакан и залпом выпила, посмотрела на бутылку – почти пуста. Алкоголь ударил сразу, неожиданно тепло разлилось по венам, голова стала совсем тяжелой, а ноги ватными. Люба заплетаясь, с трудом дошла до огромной кровати, и, не расправляя, повалилась на край постели. Через несколько секунд последние мысли покинули её и сознание отключило хозяйку от окружающей действительности…
Холодно, как холодно. Холод съел её мысли, чувства, желания. Он вошел в каждую клеточку её тела. Скрутил всё находящееся в них тепло в маленькие белые пирожные, и, проглотив их, раскинул свои щупальца, требуя одного: почтения и уважения ему – Холоду, везде присущему холоду. Кожа огрубела гусиным настом, хотела защититься бастионами пупырышек, но была смята ледяным валом, и безпомощно сжалась в твердые бугорки, передающие друг другу вечный SOS замерзающей плоти…
На широкой кровати, на которой можно было уместить, наверное, взвод корейских спецназовцев, в позе эмбриона лежал голый человек, голая женщина. Высоко поджатые к груди колени сцеплялись замком сплетшихся рук, голова была прижата к рукам, женщина дрожала, и делала усилия согреться. Согреться, не просыпаясь, не желая видеть этого мира, от которого она пыталась уйти сегодня ночью, не желая вновь становиться его частью. Его винтиком, его узлом, его агрегатом, его машиной – без разницы, хоть кем, но только не в нём…
Но Холод брал свое и Любушка зашевелилась: – Золотая, прибавь пару градусов, очень холодно.
Люба не узнала своего голоса, хриплого, скрипучего и старого. Как у Кащея Безсмертного в мультиках.
Компьютер не отзывался и Люба, напрягая последние, как ей показалось, силы, позвала ещё раз: – Золотая, ты слышишь?
Опять тишина, Любушка перевернулась на живот и попыталась подняться хоть на четвереньки. Голова, налитая тяжестью похмелья болела, внутри мутило, спазм тошноты подкатил к горлу – сейчас опять вырвет. Ну и состояние, зачем вчера так было пьянствовать. Ладно, хоть до дома доехала. Любушка прикинула, сколько в неё влезло, и удивилась. Столько мужики не пьют. И это при том, что напилась она впервые в жизни. Юбилей так сказать отметила. Вообще, она к спиртному относилась ровно, и более пары глотков обычно никогда себе не позволяла. Мир был полон других радостей, и жертвовать этими радостями ради спиртного – нет уж, без меня. И что это её вчера так прорвало? Тоска, хандра, ужас пред наступающей старостью?..