– С… случайно, – выдавила она из себя.
– Лена, как тебе не стыдно. Это же не твоя работа! – Сняла квадратные с толстыми стеклами очки учительница, от чего ее глаза показались Гоше очень большими, даже неестественно огромными.
– Я, наверное, перепутала, – губы Лены задрожали.
– Как ты могла перепутать? Это работа девочки из старшей группы и лежит в отдельной папке на конкурс. У меня все по папкам!
– Неправда, – Гошкин голос зазвучал металлом в напряженной тишине класса. – У вас бардак в шкафу, это всем известно.
– Сироткин! Георгий! Как ты разговариваешь! – ахнула Ольга Николаевна. – Отец – серьезный человек, а он… защищает воришку. Вот я все расскажу директору.
– Лена, пошли, – Гоша схватил трясущуюся в ознобе девочку за розовый рукав. – Она же объяснила, что случайно, – зыркнул на учительницу мальчик.
– Ну конечно, случайно, – изрекла ничем не примечательная крупная девочка в джинсовом комбинезоне поверх теплой кофты. – Сама не умеет рисовать, вот и берет чужое.
– А он с ней заодно, – обратилась учительница к Гоше. – Как вам не стыдно? – повторила она уже их спинам.
Гоша выволок подругу за локоть в коридор, заматывая на ней другой рукой шарф, пытаясь удержать два объёмных зимних пуховика.
– Пусти, – отбрыкивалась Лена, – пусти меня!
– Не обращай на них внимания. Ты же случайно взяла, да?
– Пусти! – пыталась вытащить она из его пальцев свой рукав. – Что ты привязался? Отдай мою куртку.
– Я просто хочу сказать, что я… на твоей стороне.
– Да пусти ты меня! – Заверещала она на весь коридор. – Я специально взяла. Понятно тебе?
– Зачем? – опешил Гоша.
– Затем, что я никогда так не смогу. Вот и взяла, – резко дернула вверх она молнию пуховика. – Своровала. Ненавижу их. И тебя ненавижу. Все такие талантливые. Такие хорошие. А я – воришка.
– Ты не воришка. Ты специально это говоришь, назло, да? – Догадался обескураженный мальчик, взирая на подругу.
– Нет! Я своровала картину и потом бы своровала еще одну.
– Но ведь это чужие работы…
– Осуждаешь меня теперь? Я тебе больше не нравлюсь?
– Нравишься… – с сомнением произнес мальчик. А потом более твердо добавил: – Конечно, нравишься.
– А ты мне не нравишься и никогда не нравился, Сироткин! – И она побежала по коридору, выбрасывая из рюкзака на ходу рисовальные принадлежности.
Эти воспоминания невольно родились в Гошкиной голове и холодными хлопьями опустились на дно его желудка.