Обещания и гранаты - страница 24

Шрифт
Интервал


Не хочу сейчас думать об этом, особенно после нашего жесткого поцелуя.

Я должен дождаться нужного момента, если хочу, чтобы все сработало, как нужно.

– Может, лучше сфотографируете, девочки, – говорю я, встретившись с ними взглядом, снимая часы с запястья.

Младшая, Стелла, наклоняет голову, играя с кончиком своей косички. Ее карие глаза расширяются за квадратными линзами очков, и она толкает локтем старшую сестру, пыхтя, словно пытаясь сдвинуть ее с места.

Ариана, старшая по возрасту и почти такая же красивая, как Елена, фыркает, облокачивается на перила и подается вперед. Она не отводит взгляд в сторону и не изгибает спину, ехидная улыбка расползается по лицу, темные зрачки ее глаз сверкают.

– Мы бы с радостью, но вампиры не проявляются на фотографиях.

– Умно. – Я стряхиваю грязь со штанов. – Разумеется, ты не захочешь дружить со своим новым зятем, особенно если он вампир?

Она пожимает плечами и протискивается мимо Стеллы, чтобы спуститься вниз по лестнице. Ее движения грациозны, как у газели, годы занятий балетом заметны даже в самых будничных жестах.

Остановившись на нижней ступеньке, она, прищурившись, оглядывает меня, обвив руку вокруг перила.

– Что произошло с Матео?

– Понятия не имею, о чем ты.

– О том, – говорит она, свирепо сверкнув глазами, – почему ты сейчас не в церкви, где он женится на Елене? Почему ты здесь уже полчаса, а он даже не появился, чтобы отвоевать ее?

Волоски у меня на загривке встают дыбом, каждый нерв напрягается, хотя для этого нет никакого повода.

– Уверен, он все понимает.

Она снова фыркает, скрещивает руки на груди, лицо повторяет оттенок ее платья цвета легкой ржавчины. Волосы собраны в аккуратный пучок, губы накрашены ярко-красным блеском, я невольно подмечаю различие в сестрах.

Очевидно, что Ариане не нужно стараться быть элегантной; для нее это так же естественно, как спать или дышать, и я невольно задумываюсь, от кого она унаследовала свою стать.

Определенно не от матери.

По крайней мере, не от той Кармен, которую я знал раньше.

Утонченность Елены, напротив, кажется результатом осознанного усилия; ей приходилось развивать свой интерес к искусству и прочим вещам, пока они не стали частью ее натуры, как рефлекс собаки Павлова на жизнь, которой она была вынуждена жить.

Легкая вуаль мрака покоится под ее тщательно отделанным фасадом, такая, из-за которой появляются синяки на костяшках и разбитые губы.