Детская еда
В его школьном детстве с едой было не очень хорошо. После «Второй главной войны» еды на всех не хватало. За едой стояли очереди, а особые товары выдавались по специальным правилам. В школе мальчишки бегали вечно голодные. Среди пацанов процветала поговорка: сорок восемь – просим.
Если кто-то ее выкрикивал, то тот, у кого была еда в руках, обязан был с крикнувшим поделиться. Но на случай нежелания делиться существовала поговорка: сорок один – ем один.
Если это кричалось раньше, чем «Сорок восемь…», то уж можно было едой не делиться.
Он хорошо усвоил это правило. И старался либо не держать еду открыто, либо сразу делиться.
Это помогало ему быть нормальным пацаном среди всей ватаги сверстников. Не заводилой, но не последним в делах. Да и делиться надо было честно – большую часть еды отдать, чтобы не считали тебя жмотом. Сначала было и грустно и жалко делиться, но, постепенно привыкнув это делать, стало не так печально. Появилось некоторое чувство собственного достоинства и мужественности, уважения к себе – не обращать внимания на эти «сорок восемь» и не бояться их.
Школьная оценка
Когда он впервые заметил за собой эту странную особенность – передачу своих мыслей другим?
Припомнился тот урок в школе, когда учитель, прочитав по журналу его фамилию, произнес – три. Ему сразу стало нехорошо, обидно, волнения захлестнули. Сначала его бросило в жар, потом накатила такая жалость к себе, что думать о чем-то другом, кроме этой оценки «три», было невозможно. Это была его первая «тройка» на фоне «пятерок» и «четверок». Он считался «твердым хорошистом».
Он долго сверлил глазами, полными тоски, учителя, пока тот продолжал что-то читать по классному журналу. И вот учитель на минуту отвлекся, встретился с ним взглядом, на несколько секунд отвел глаза в сторону и, как-то вздрогнув, как будто что-то вспомнил, произнес: – Прошу прощения, – и, снова назвав его фамилию, выдавил из себя: «четыре».
Потом был старичок-ветеран, Фарида – все они реагировали на его мысли. Он уже это понимал, но не знал, что с этим делать?
***
Она тихо лежала, закрыв глаза. Он догадался, что она не спит, повернулся к ней и стал сочинять слова, складывать их в строчки, рифмовать про себя. Иногда, машинально, он шептал, подбирая рифму: