Жизнь у Бабшуры была тяжёлая, как и у большинства деревенских, приехавших после войны «по лимиту» в столицу на заработки. Люди ещё жили в «землянках», работали на тяжёлых работах и мечтали о светлом будущем – не для себя, так хотя бы для детей или внуков. Элементарной грамоте Бабшура была обучена каким-то пьющим деревенским дьяконом. Он научил её только читать по слогам и ставить крестик вместо подписи, а позднее крестик уже трансформировался в корявую подпись.
Я родилась, когда Бабшуре было уже до хера лет, но она ещё работала в какой-то жуткой кочегарке на Заводе имени Лихачёва, носила грязно-засаленный передник непонятного цвета, забирала волосы под косынку на манер знатных советских ткачих и натягивала неизменные чёрного цвета калоши на шерстяные носки. Вот в ту кочегарку она меня однажды и повела: завод-гигант, кормилец тысяч семей, для Бабшуры был важнее Кремля, и его обязательно надо было увидеть. Сама площадь завода: грязные заводские закоулки с вечно не просыхающими лужами, какие-то бесконечные цеха, дымящие трубы и узкая страшная металлическая лестница в её кочегарку – произвела на мою детскую психику неизгладимое впечатление. Я как-то моментально для себя решила, что работать там я бы не хотела, и даже её резонное замечание, что работникам завода дают «квартеры», меня не вдохновило. А ведь именно Бабшуре в конечном итоге повезло: за её многолетние мытарства на ЗИЛовской кочегарке и дали сначала комнату в коммуналке, а потом и отдельную, со всеми удобствами и громадной кухней, двушку в новостройке на юго-востоке Москвы, где в начале восьмидесятых годов ещё можно было увидеть пасущихся коров и поля, засаженные капустой.
Если бы не Бабшура, не видать бы мне ни фигурного катания, ни «пианины». Именно она впервые отвела меня в четыре года на каток, залитый в хоккейной коробке на территории стадиона АЗЛК «Москвич».
Бабшуру на катке все звали Тренершей, потому что она стояла за бортиком и громко раздавала юным фигуристам советы: едь быстрее, руку вытяни, подсекай правой, теперь «аксуль», фонарики позабористей! Где она всего этого набралась, никто не знал, но все очень старались и уважали её за громкий голос и тренерский талант.
В общем, я была в полном Бабшурином распоряжении, пока мать пропадала до вечера на работе. Бабушки советских времён виделись мне героинями, и без них работающим родителям, мечтающим пристроить своих отпрысков в популярные тогда секции, было никуда. Да, были детские сады, ясли, продлёнки, но бабушки были намного круче! Самые вкусные и пышные пироги на дрожжевом тесте были у Бабшуры. По воскресеньям ритуалить на тему сдобной выпечки она подрывалась аж в пять утра. Пока опару приготовит, пока тесто подойдёт, пока начинку заготовит, пока три противня разных кренделей налепит, густо намазав всё это богатство яичным желтком, пока подрумянятся в духовке… глядишь, и обедать уже пора! Все ингредиенты Бабшура клала «на глазок», без всяких там весов, замеров и прочих кухонных прибамбасов. Запах стоял на весь подъезд, и воскресенья я считала праздничными днями. Пироги щедро раздавались соседям, а оставшиеся аккуратно заворачивались в целлофановый пакет и прибирались «ушкапчик», чтобы не зачерствели. Иногда Бабшура разрешала мне оторвать от готового сырого теста кусочек как лакомство, но кто-то мне однажды сказал, что от этого бывают глисты, и от страха развести в своём животе червей канючить у неё тесто я больше не рисковала.