На какое-то мгновение желание развернуться на сто восемьдесят градусов и размазать татарина по стенке стало почти непреодолимым. Брат Лехи Кокорина Иван вернулся с первой чеченской войны без правой руки, и потерял он ее вовсе не в хлеборезке, о чем свидетельствовали три боевые медали. Старший матрос Рашидов так никогда и не узнал, насколько близок он был в данный момент к тому, чтобы тоже сделаться калекой на всю оставшуюся жизнь. Спас татарина вовсе не страх, который Кокоша испытывал перед ним и дембелями, а мужицкая рассудительность молодого матроса. В драку могли вмешаться старослужащие; с учетом того, в какой части все они служили и какими приемами рукопашного боя владели, предсказать исход побоища в гальюне не взялся бы, наверное, и Нострадамус. Кокошу могли покалечить, а то и убить; сам он тоже мог, а главное, хотел кого-нибудь убить или покалечить и сделал бы это непременно, если бы не вспомнил о матери. Отец умер три года назад, а однорукому брату вести крестьянское хозяйство было, мягко говоря, затруднительно, так что Леха Кокорин просто-напросто не имел права умирать, становиться инвалидом или садиться за решетку. Он должен был вернуться домой точно в положенный срок и притом живым и здоровым.
Но и смолчать было нельзя, иначе Кокоша потерял бы даже те крупицы самоуважения, которые у него еще остались к этому моменту. Брат никогда не давал его в обиду, и теперь он был просто обязан за него вступиться.
– Мой брат служил в разведроте, – сообщил он Рашидову, – и таких, как ты, замочил больше, чем ты знаешь букв.
– Че-го?!
– Букв, – охотно повторил Кокоша, чувствовавший себя так, словно несся без руля и ветрил на гребне девятого вала. – Это, знаешь, такие маленькие, черненькие, корявенькие, на тебя чуток похожи, их в любой книжке навалом.
За спиной у него кто-то – кажется, Плекс – коротко хохотнул.
– Во, дает салага, – сказал Тихон таким тоном, словно Кокорин у него на глазах выделывал акробатические трюки на перилах верхней смотровой площадки Эйфелевой башни.
– А дедовщины в Чечне нет потому, – обернувшись к нему, продолжал Кокоша, – что умным людям неохота в бою пулю в затылок схлопотать.
– Ну, я же говорил, – сказал Лопатин. – А вы верить не хотели. Хреново, Татарин, вы молодежь воспитываете. С таким воспитанием после нашего дембеля они вам на шею сядут и ножки свесят.