Две полоски. В висках застучало. Помню, как стоя в ванной, подняла глаза и посмотрела на себя в зеркало. Смотрела и не узнавала. Пальцы ожили и стали растирать подбородок, виски, шею, губы. Внутри не было радости, совсем не было радости. Я испугалась и сама не могла понять причину. Ведь я всегда хотела второго ребенка, и сейчас для этого самое удобное время: Мишке уже пять, месяц назад мы купили загородный дом. Это была моя самая большая мечта – свой дом. Теперь нужно было сделать в нем ремонт и навести уют. У меня было на это целых девять месяцев. Подумать только, в новый дом сразу пришел новый человек. Но эти мысли не успокаивали меня. Тревога и напряжение не покидали.
В тот день я одна во всем мире знала о том, что во мне новый человек, Марк был в командировке. Я поторопилась воссоздать в памяти все события последнего месяца – выстроить их на временной шкале, и сразу поняла, что это будет девочка, очень выносливая. И мысль о девочке как будто привнесла радости в мое смятение.
И все же тест был просроченным. Нужно было перепроверить. Днем я купила в аптеке новенький тест. Две ярких полоски. Беременна.
– Ну вот и приехали, – вздыхает медсестра. Машина останавливается. – Жди, сейчас вернусь.
Я стягиваю с лица ненавистную маску.
В приемном отделении темно и суетно. У стены на носилках – человек весь в крови после пьяной драки. Мне дурно от круговорота разбитых носов, смеси запахов крови, табака и перегара. Над самым ухом раздается голос медсестры:
– В гинекологии мест нет, везем тебя в роддом.
Мы возвращаемся в машину. Едем недолго – роддом оказывается на территории больницы.
В тусклом зеленоватом свете приемного отделения врачи, как сонные мухи, медленно передвигаются и задают свои стандартные вопросы. Возраст – тридцать, срок двадцать пять недель, беременность – вторая, первые роды – в срок живым ребенком… Господи, неужели кому-то приходится отвечать «мертвым»? На учете состою, лекарств не принимаю. Брак зарегистрирован, половая жизнь – с девятнадцати лет… Какое это имеет сейчас значение?
Кровотечение уже остановилось, и меня переводят в палату. Четыре спящих женщины. Пять коек. Моя – у самого окна. Из локтевого сгиба торчит игла, рядом возвышается беззвучная капельница. Будто сторожит меня, чтобы не сбежала. Страшно пошевелить рукой.