– Для меня нет никакой проблемы делать обработки.
Вышла пауза. Перед закатом птицы – авторы подвешенных на исполинском дереве гнёзд – кричали особенно пронзительно. Пальмы стали чернеть на фоне ставшего прозрачным неба.
– Для репертуара надо выбирать быстрые яркие пьесы, такие нравятся латиноамериканцам, – продолжал Камило.
– И простые медленные тоже, например, обработать того же «Лебедя» Сен-Санса, которого мы играли в Марепе дуэтом скрипки и фортепиано, добавить туда детей, написать им аккорды, дать каждому по одной ноте из этого аккорда, чтобы каждый её тянул – пусть одну, но качественно. Звучать будет роскошно, а дети будут счастливы, что участвуют, не прыгая выше головы, в музыке.
– Если мы будем играть медленную музыку, людям это не понравится – горячая латиноамериканская кровь, понимаешь?
– Понимаю, но ведь надо воспитывать вкусы, а не только подавать привычные лёгкие закуски, и кому, как не нам этим заниматься…
Упала ночь, и пальмы слились с чёрным небом. Я посмотрела на подсвеченную лампами воду бассейна. Когда Камило был в Ла Косте, моё купание отменялось до его отъезда. Однажды мы ходили купаться с ним вместе. Он плавал беспорядочно и выскочил из воды очень быстро, чтобы не опоздать поужинать перед закрытием кухни ресторана.
Диалог о репертуаре и обо всём прочем мы продолжили в переписке. На мой очередной призыв к серьёзной и ответственной деятельности Камило разразился пространным письмом, в котором изложил мне то, что я от него ожидала: «Дай тобой руководить! Ты в новой для тебя стране, и ты не понимаешь ситуации здесь, не понимаешь специфики работы здешних фондов, даже если имела дело с фондами в России…» Дальше следовало ещё много всяких «ты не понимаешь». Читая это, я подумала, что в один прекрасный день он может не преминуть сказать: «В конце концов, ты не понимаешь испанский язык!» Я решила замолчать и больше не предпринимать попыток и не взывать к нему.
По поводу «дай тобой руководить» я прокомментировала донье Нелли: «Так шевелись тогда, руководитель!» Мы ехали из супермаркета, и я рассказывала, сидя в кресле штурмана. Она ответила:
– Да, возможно, мы медлительны, долго раскачиваемся…
Тут она увидела на дороге худую грязно-белую собаку, притормозила, открыла окно и сказала, обращаясь к ней:
– Hijo! Ты что здесь делаешь, на дороге? Иди домой!