Однако Чингис-хану подобное не годилось. Что проку в поклонении, если тело не способно двигаться и совершать всего, что оно привыкло совершать? И зачем ему дух, отделённый от тела, если он не будет ничего чувствовать? Нет, он хотел оставаться тем же, что и прежде, пусть постаревшим, но деятельным, полным желаний и стремящимся к достижению великих целей.
Три года тому назад, когда хан собирался в поход на Хорезм, ему посоветовали послать за знаменитым даосским монахом Чан Чунем, потому что если есть на земле человек, знающий ответы на все вопросы, то это никто иной как упомянутый старец.
Глубоко почитаемый своими соотечественниками, даос Чан Чунь был настоятелем монастыря Хаотяньгуань на Шаньдунском полуострове. Он слыл непревзойдённым мудрецом и аскетом. Молва приписывала старцу трёхсотлетний возраст, за что в народе его прозвали Бессмертным Святым… Чингис-хан, в душе коего с новой силой вспыхнула надежда познать секрет бессмертия, не замедлил отправить на Шаньдун своих людей с письмом к Чан Чуню. Путь с запада на восток – через монгольские степи, пустыню Гоби и разорённую, голодную, наполненную шайками разбойников империю Цзинь – занял у ханских посланцев более полугода.
В письме, составленном на китайском языке, Чингис-хан превозносил старца: «…я наведался, что ты, учитель, сроднился с истиною и шествуешь по правилам; многоучёный и опытный, ты глубоко изведал законы; твоя святость прославилась и доблести проявились; ты хранишь строгие обычаи древних мудрецов и обладаешь прекрасными талантами высших людей; издавна обитаешь в скалах и ущельях и скрыл себя от мира; ты прославляешь просвещение предков; ты привлекаешь к себе людей, обладающих святостью, которые, как облака, шествуют к тебе стезёй бессмертных в неисчислимом множестве. Узнав, что после войны ты всё ещё обитаешь в прежнем жилище, в Шаньдуне, я беспрестанно думал о тебе…» За восхвалениями следовало вежливое, но настойчивое приглашение: «…не страшась тысяч ли, прошу тебя подвинуть святые стопы твои; не думай о дали песчаных степей; или пожалей о народе, по современному состоянию дел или из милости ко мне, сообщи мне средства сохранения жизни. Я сам буду прислуживать тебе. Я мечтаю, что ты отрыгнёшь мне хоть остатки и скажешь мне хоть одно слово; но и этого довольно. Теперь я несколько выразил мои задушевные мысли, надеясь, что они сколько-нибудь ясны в настоящей грамоте. Надеюсь, что ты, проявив сущность великого Дао, сочувствуешь всему доброму и, конечно, не поперечишь желаниям существ. Посему настоящее повеление должно быть вполне ведомо, пятой луны первого числа».