Вслух же он сказал:
– Не будем торопить события. Вы слишком много требуете от меня сразу. Я не могу ответить сейчас. Я даже не знаю, какое решение примет ваш суд.
– О, не бойтесь! Суд заступится за вас! – Азара поймала его вторую руку и начала её целовать с не меньшим пылом. – Я буду там вашим свидетелем и представлю ваши интересы. А ответа я буду ждать столько, сколько потребуется, хоть целую вечность! Молю, только не отвергайте меня сразу, подумайте над моими словами. Я могу составить ваше счастье и спокойную безоблачную жизнь…
В этот момент вошел господин Ландыш.
– Обед подан, – объявил он и, заметив Азару на коленях перед Эмилем, добавил: – Воркуете, голуби?
– О, да! – сказала Азара, поднимаясь. – Я говорила Эмилю, как он прелестен, и что как бы было хорошо, если бы он остался в нашем доме насовсем.
– И со свойственным тебе максимализмом, ты конечно же его до смерти перепугала, – заключил господин Ландыш. – Сколько я тебе говорил о том, что так сразу нельзя, иначе все мужчины от тебя разбегутся, как от полоумной… Прости ее, она совсем потеряла голову, глядя на твою красоту. – Сказал он уже Эмилю. – А вообще-то, она очень рассудительная и благоразумная. Ну, дети мои, прощайтесь до завтра и пойдем обедать.
– До свидания, мой возлюбленный! – Прошептала Азара, протягивая руки Эмилю. – Я не буду спать до утра и посвящу тебе самые изысканные стихи, которые только смогу сочинить за эту ночь…
– До свидания, великодушная советница Азара, – эхом откликнулся Эмиль, чуть касаясь кончиками пальцев ее ладоней и тут же убирая руки. – И не надо так утруждаться из-за меня.
Азара поцеловала в лоб отца и удалилась пружинистой походкой, нож при этом позвякивал о пряжку кобуры.
– Ах! Полетела как на крыльях! – восхитился вслед господин Ландыш. – Никогда не видел ее такой возбужденной!
«Вот уж, из огня да в полымя! Надо бы почитать местное законодательство» – раздумывал Эмиль, покорно семеня по коридорам за величаво плывущим на своих каблуках Ландышем в мужскую обеденную комнату.
На шестой день Карина добилась разрешения на свидание со своим «мужем». Азара, просто днюющая и ночующая под окном Эмиля, за исключением того времени, когда ей было необходимо присутствовать на службе, была этим крайне недовольна.
Господин Ландыш считал нужным всё время находиться рядом с Эмилем, наивно, но безапелляционно полагая, что своей болтовнёй и косметическими изысками скрашивает «несчастному бедняжке» времяпровождение. Землянину, «дорвавшемуся» до библиотеки и теперь изучающему стотомник Кодекса Уклада и Законов Республики Трех Сестер, изрядно темный для понимания в лингвистическом смысле, да еще и доступный только на неудобнейщем носителе в виде увесистых пыльных фолиантов из пожелтевшего от неисчислимого времени пластика, господин Ландыш уже так сильно надоел, что, право, лучше бы сидеть в тесной одиночке под арестом с книгами и парашей, чем с утра до вечера поддерживать пустой треп о шмотках, драгоценностях и детских шалостях обожаемой Азарочки, сопровождаемый убийственными по длительности и вынужденному бездействию процедурами пилинга, освежающих масок и обертываний, а также солярия, крио-массажа, ароматерапии и тому подобной украшающей и расслабляющей чепухи. Эмиль рад был бы лучше заняться гимнастикой и силовыми упражнениями, но при господине Ландыше как-то опасался выполнять даже самые простенькие элементы, из разговора выяснив, что тот ко всем этим «чисто женским» занятиям относится очень отрицательно, считая их в высшей степени не эстетичными и вредными для мужского здоровья и особенно ума. Вынужденный сохранять в глазах господина Ландыша и Азары «благопристойность, подобающую настоящему мужчине» Эмиль занимался всем этим «вредом» только по ночам или в их отсутствие, случающееся крайне редко, и если учесть, что и Кодекс он изучал практически тоже только ночью, то на сон у него оставалось совсем мало времени. Усталость, преодолеваемая почти неделю, постепенно накапливалась, хотя физическое здоровье успешно восстанавливалось после ночных, но сейчас таких необходимых для организма тренировок. Тем временем господин Ландыш, наблюдая по утрам красноватые глаза землянина, терялся в догадках, относительно причины «терзающего бедненького мальчика недуга».