. Более того, при всей фантастичности эти повести на протяжении столетий были неиссякаемым источником вдохновения для поэтов и художников. Лишь слепая гордыня может отмести все эти свидетельства как лишенные или почти лишенные какого бы то ни было значения. В наше время психологи пришли к выводу, что обращение к этой «сокровищнице архетипических форм» бесценно для лечения душевных заболеваний
>30 – по сути, это лишь повторное открытие «жизнетворных» сил, которыми наделяли эти сказания наши предки. Другие исследователи усматривают в народных преданиях комплекс метафизических доктрин и утверждают, что, хотя сам нынешний народный сказитель, может быть, не осознает и не понимает важности всего, чем он владеет, «то, чего он не осознает и не понимает, само по себе превосходит эмпирическую науку и реалистическое искусство “образованного” человека»
>31. Распятие останется распятием, даже если им забавляется маленький ребенок, но считать его при этом лишь игрушкой или видеть в нем лишь эстетическое украшение – значит отрицать его истинную природу и сущность. Меняются теории, смещаются акценты, но все больше современных исследователей, включая тех, кто не склонен выносить окончательный приговор относительно природы мифов, стараются изучать традицию со всем уважением, какого она заслуживает, понимая, что «мудрость родилась не в один день с нами».
Как уже говорилось, традиционные предания в кельтских странах подвергались сакрализации, что налагало отпечаток и на самый акт исполнения предания, и на того, кто его исполнял, и даже на тех, кто его слушал. Совершенно ясно, что прототипами фольклорных сказаний были отдельные элементы целостного «священного предания» дохристианских кельтов. Однако прочитывать таким образом сохранившиеся поныне версии весьма сложно. Самые ранние рукописи, содержащие тексты этих преданий, датируются XII в., хотя совершенно ясно, что изначальная их запись восходит к много более раннему периоду. Эти остатки древней традиции дошли до нас от христиан-переписчиков, и, конечно, – хотя само по себе удивительно, что они вообще их переписывали, – они позволяли себе при этом вольности, недопустимые при устной передаче священной традиции. Мы уже цитировали ирландский колофон, завершающий сагу «Похищение быка из Куальнге» и благословляющий всех, кто запомнит текст этой повести без изменений. Но в рукописи сразу вслед за ним идет латинский колофон, выражающий традиционную точку зрения монастырских переписчиков