– От детективов изжога, я лучше завтра зайду, ладно? А вы, прошу вас очень, фантастику мне всё же найдите. Хорошо?
– Всенепременно, даже не сомневайтесь – тоже шёпотом произнесла я, и решила, что у меня сегодня будет инфаркт. А если его, распроклятого, всё-таки не будет, я утоплюсь, как главные героини всех классических романов вместе взятых. Когда дверь за мужчиной захлопнулась, я рухнула на стул. Он предательски крякнул, предупреждая, что я вешу далеко не пятьдесят килограмм.
– И ты туда же? Намекаешь на лишние килограммы? Эх ты. А я-то думала, что мы старинные друзья – с обидой в голосе отчитала я свой стул и начала собираться домой, с твёрдым намерением срочно сесть на диету. Самую жёсткую на свете. Совсем не жрать…
Одев длинную кофту до пяток, которую оставила Галина Фёдоровна, моя сменщица в нашей совместной гардеробной, я схватила сумку, и закрыв на амбарный замок библиотеку, рванула домой. Попа была надёжно закрыта от посторонних глаз кофтой, но чувство стыда от произошедшего не давала мне покоя. Придя домой, я бросила сумку и влетев, как фурия, на кухню, повернулась к маме спиной, продемонстрировав свой «стыд».
– Божечки ты мои. Вот ведь шьют китайцы распроклятые, дрянь всякую. Ни одна русская попа не может в них поместиться. Беда прямо. Снимай скорей, зашью крепко, не заметит никто – причитала мамуля, всплескивая свои ручки в знак негодования по дешёвым трудам народов китайских.
– Выкинь эту дрянь, мама. Сегодня штаны опозорили меня так, что я готова пойти утопиться – кричала я, демонстрируя свои намерения резкими движениями, направленными в ванную комнату.
– Дитятко моё, куда ж ты собралась. У нас же с тобой душевая кабина. Ты как там топиться то удумала? Струю из душа посильнее что ли сделаешь, а ли рот широко откроешь? – труся за мной уже почти кричала мамуля.
– Уйди мама, я должна сделать это, чтобы смыть с себя позор вековой, иначе не быть мне никогда душевно успокоенной и незабвенно счастливой – рыдала я и открывала все краны подряд.
– Леночка, родная моя. Холодную то воду опять отобрали. В кипятке не очень хорошо будет топиться. Не сдюжишь ты такого мероприятия. Лучше кушать пойдём, я картошечки пожарила с котлетками, твоими любимыми – вещала за дверью мама.
– Я никогда больше не буду есть, мама – рыдала я и смотрела на кран, из которого пёр пар кипятка. Холодную действительно отобрали, опять. Представив себя в гробу, с ожогами разной степени на лице, мне вдруг расхотелось топиться, и я, закрыв все открытые краны, произнесла: