Судья - страница 10

Шрифт
Интервал


– Миша коров на пастбище увел. Сегодня на лесозавод не идёт – выходной.

Так скоро время пролетело, что не заметили девочки, разбежавшись из-за стола, кто куда. Мать их уехала в Екатеринбург. А Тамара, Алла и Лиля то клубнику с гряды снимали, да с молоком и сахаром её взбивали, то ногти из лепестков цветов себе клеили, устраивая показ мод на строганном деревянном тротуаре, то, завалившись валетом в гамак, песни из любимых детских фильмов горланили: «Крылатые качели», «Прекрасное далёко», «Дикие лебеди»…Да так, что соседские мальчишки по забором начинали лазать, подглядывать и зазывать голосистых в «Казаки разбойники» играть.

А потом и братья один за другим начали приезжать. Вот тут-то началась счастливая жизнь!

Бывало, к вечеру ребятня так выматывалась, что с ног валилась. Но даже в этом было особенное удовольствие. Потому что падали они ни куда-нибудь в кровать, а на перины, которые весь день сушились на заборе во дворе под солнцем палящим, но тут раскинули их, чтоб вся внучатая братия штабелями укладывалась и начинала сладко сопеть. Те перины бабушка шила да набивала пухом, перьями сама – собственными руками. И прослужили они внукам и дому очень много лет. Потому что знала бабушка, как ухаживать за ними безо всякой химчистки. Каждое летнее утро их выбивали от пыли и оставляли на безветренной южной стороне, где солнышко гуляло от рассвета и до заката. Внуки с удовольствием в этом помогали да не по наставлению и «заставлению», а всё делалось как-то играючи или с любовью – от души с доброго сердца. Хлопушки для ковров детям были в помощь. А иногда и поленья, взятые из дедовой сарайки, которые гладко строга для этих нужд, точно дубинки. То «казаки», то «разбойники» колотили ими по подушкам да перинам, так, что и пылинки больше в высь не взмывались. После такой термальной обработки перины те наполнялись невероятным свежим воздухом и ароматом лета. Нырнуть в них? Высшее блаженство! Будто в облако!

Деду помогали коров встречать с пастбища. Вот гонит он их вечером к дому, прихрамывает. От ран и осколка в бедре после войны шибко трудно ходить. Потому и взгляд его кажется суров, но вместе с тем добр, словно вымучен. Как увидит он сорванцов своих, что оравой бегут ему навстречу, так вроде, и боль проходит. Только и горазд подбадривать: «Не тронь за ноги только сзади – то! Лягнёт ещё копытом! На вицу, если видишь, что не туда пошла, по бочку шлёпни легонько, она и повернёт, куда тебе надо. Да не бей со всего маху-то! Коровы ласку любят. Погладь ее меж глазками, она тебя оближет…»