Кто-нибудь погиб? Кто и как пострадал? Как ты добралась? Ты в порядке? Ссадин-то сколько, царапин! Нам нужно к врачу! Проверить на сотрясение! Остальные вернулись? Соня? А как же Соня? В больнице?! Но слава богу – нашлась!!! Где Тина и Лиза? Ты голодная? Спать хочешь? Чего хочешь? Тебе отдохнуть надо! И так до бесконечности.
Марта мыла руки: всё как всегда, под зеркалом – стеклянная полочка, на ней – стакан с зубными щётками, бабушкин крем для рук, Мартина мазь от аллергии. На ванне – перекидная скамеечка из деревянных реек. Шторка с пузатым олимпийским мишкой, мочалки на крючке, полосатое полотенце. Она опустилась на край ванны, уставилась в стену. Долго сидела так, не думая ни о чём. Только обрывки фраз, звон подстаканников из поезда, что-то далёкое, тонкое, как свист.
Из одежды уцелели лишь вещи, что были на ней. Пропали любимые лосины, жёлтый свитер, ракетка для настольного тенниса. Много чего. Пижама. Заколки. Две пары джинсов.
Когда Марта вышла, бабушка готовила.
– Болтанку будешь? – крикнула. Болтанкой она яичницу называла, с ветчиной и помидорами. Такую, которую перемешивать надо.
Кухня была маленькая: столик под окном, слева – раковина с плитой, справа – облезлый гарнитур бирюзового цвета. Мартина табуретка всегда стояла между шкафом и столом. Этот тесный уютный угол был её местом с самого детства.
– Баб Мен, – Марта села, – нам нужно поговорить.
2
Вообще, бабушку звали Ольга Владимировна. Маленькой Марта кричала ей после ванны, или после прогулки, или со сна:
– Баба, мена! – «я» в конце у неё не выходило, звучало жёстким «а», получалось с акцентом.
Это было требование вытереть полотенцем, раздеть с улицы, обнять. Бабушка ворчала, передразнивая:
– «Баба – мена»! Ишь какая деловая! – но беспрекословно выполняла.
Так и пошло. Бабушка была у Марты баб Меной. Окружала заботой, ставила банки, заговаривала ссадины. От головной боли носила браслет из белых камушков на запястье. Готовила – пальцы свои съешь. Бусики всякие любила и серёжки, с моря привозила плоскую гальку и хранила в шкатулках.
Баб Мена. Нежное прозвище. Сейчас оно упало между ними, как роза или золотая монета. А может – и как отвратительная жаба[1].
Марта глянула на чёрно-белую фотографию в буфете. Выцветшая, с грубым сгибом наискосок. Родители. На маме ситцевое платье, папа в футболке, Марта всегда представляла, что в оранжевой. У обоих длинные худые руки, чёлки, и они обнимают друг друга, переплетясь этими руками, как два кузнечика. А сзади какое-то поле.