Потом он расщедрился и заказал коньяк на всех. Маленький бар был полон, но не разобрать было, кто с кем сидит за столиками, народ приходил и уходил, а мы все пили.
– Кажется, качка усиливается, – сказала Капа. Качка если и была, то у нее в голове. За все время плавания качнуло пару раз, да и то на поворотах.
– А вы чем занимаетесь, милая Ульяна? – спросил Николай Дормидонтович.
“Сижу и пью шампанское”, – хотела я сказать, но догадалась, что он имел в виду род деятельности.
– Работаю в фирме по заправке картриджей, – соврала я. – А вы на пенсии?
Мой бестактный вопрос привел его в негодование. Это было видно несмотря на то, что его лицо меняло цвет от цветомузыки: он засветился желтым светом, потом красным, потом зеленым, потом в полосочку.
– Я отец банкира, – не выдержал он унижения и раскололся. – Сейчас путешествую инкогнито.
– Инкогнито – это когда без семьи? – не удержалась я от колкости, потому что испугалась, что он пустит в ход распоясавшиеся руки в добавление своей левой ноги, от которой я уже устала отодвигаться.
– Это без имени, – доверительно просветил мое невежество Николай Дормидонтович.
– Без имени и в общем без судьбы! – пропела Капа и снова уронила голову на стол. Как это ее так развезло от пары – тройки бокалов?
– Скажу вам больше, милая Ульяна, – он наклонился ко мне и стал шептать, хотя, учитывая музыку, это было излишне. Его шепот поведал мне, что он совершает турне с целью налаживания партийных контактов с регионами, потому что сын – банкир хочет финансировать своих будущих ставленников в думу, а может, и повыше. Увлекшись откровениями, он забыл про колено, и я смогла, наконец, вытянуть уставшую ногу, но при этом нечаянно пнула Капу, и та проснулась.
– Ищще! – потребовала она, и Николай Дормидонтович с готовностью разлил остатки коньяка в рюмки. Но выпить мы не успели.
Раздался крик:
– Тревога! Все на палубу!
Пассажиры, толкаясь, заспешили наружу. Капа моментально очухалась, и мы тоже выскочили, вертя головами и ничего не понимая.
– Что случилось? – спрашивали все друг у друга. На корме, где шла дискотека, смолкла музыка. Пока разобрались, что к чему, прошло минут десять, и паника сменилась разочарованием – оказалось, кто-то пошутил, дав сигнал тревоги. Мы вернулись в бар. Снова заиграла цветомузыка.
– За жизнь! – провозгласил Николай Дормидонтович, и мы дружно подняли бокалы и чокнулись. Мужчина сделал глоток и отвел бокал от губ, с каким –то удивлением глядя на него, и вдруг стал заваливаться на бок, вытаращив глаза. Его губы пытались что-то произнести. Капа закричала, я пыталась его удержать, но он упал, едва не опрокинув столик. Капины вопли кто-то подхватил, может, это была я. Зажегся верхний свет, и к нам кинулись люди. Все стояли, глядя на лежащее на полу тело. Побежали за доктором. Он появился, как мне показалось, спустя вечность. Вид у него был заспанный, положенного медицинского саквояжа не было. Он повернул тело на спину, пощупал пульс на шее, оттянул веко, поднялся и сказал, ни на кого не глядя: