– Не пужайтесь, люди, не кусаюсь, – рассмеялся незнакомец. – Я вам в раз починю, ежели довезёте меня до Москвы.
Ямщик подумал: «Кому охота тут мёрзнуть, дожидаясь подмоги? А вдруг, не дай Бог, нагрянут разбойники, а у меня только нож».
Он посмотрел на Егора и спросил:
– Что барин, возьмём в попутчики?
– Ежели исправит оглоблю, то возьмём, – обрадовался Егор.
Михаил посмотрел на бородача и улыбнулся:
– Эх, как хочется нарисовать твоё лицо, вот только руки мёрзнут.
А бородач удивился: «Как же этот мальчик похож на мою любимую и ненаглядную Алёнушку. Теперь уж с ней точно свидимся! Мне бы только добраться до окраины, и она в моих объятьях».
Узнав, что бородача зовут Иван, он предложил ему:
– А может, я тебя в Москве нарисую?
– Там видно будет, – ответил бородач, и ушёл в лес.
Вскоре он притащил хорошую лесину, из которой получилась оглобля.
– Ну, что годная? – утирая пот, спросил он.
– Лучше старой, – ухмыльнулся ямщик. – Садись со мной на облучок. Поехали!
При подъезде к Москве кибитку задержал военный разъезд. Капрал Егор Данилов подошёл к офицеру, показал свою подорожную с двумя штемпелями и спросил:
– Что случилось?
– По всем дорогам выставлены армейские разъезды, – доложил обстановку офицер. – Ловим некого Миницкого, который посмел называть себя Алексеем Петровичем, да и в бегах смертный убийца Лихутьев.
– Надо же, – удивился Егор.
– А вам не попадались беглые крестьяне? – спросил офицер, отдавая Егору подорожную.
– Да нет, Бог миловал!
– Езжайте, – разрешил офицер и крикнул ямщику. – Трогай!
Как только кибитка въехала в посад города, попутчик соскочил с облучка и, убегая, крикнул:
– Благодарствую, барин. Век не забуду!
– А как же портрет? – закричал Михаил вдогонку.
– Позже, позже – услышал он. – На площади.
Январь 1737 года выдался таким морозным, что дух захватывал. Братья Даниловы, съёжившись, ехали в кибитке и с любопытством разглядывали посадские избы, разбросанные вдоль дороги. А на холмах уже показались высокие терема, с дымящими трубами, кое-где высились церкви со сверкающими на солнце куполами, потянулись первые большие избы с заборами вдоль заснеженных улиц. Московский люд спешил куда-то, а кибитка уверенно затряслась по бревенчатым настилам ледяной дороги, вперемешку с конским навозом.
– Кажись, прибываем, – заулыбался Егор.