О.: А зачем тогда вообще нужно будет взаимодействие с настоящими людьми в виртуальной реальности? Почему бы сразу не подменять их виртуальными людьми?
А.: Придет и к такому. Я описываю вариант, который возможен в переходный период. Так или иначе, описанные мною костыли в отношениях обязательно появятся и приведут к тому, что у людей атрофируется чувство ответственности друг перед другом.
О.: Не знаю. Хочу верить, что люди какое‑то время побалуются с этим, а потом откажутся.
А.: Может быть. Может быть, их в какой‑то момент ужаснет, что они планомерно превращаются в часть программного кода.
О.: Я расскажу своим взрослым про такую опасность. Хочу, чтобы они пришли к тебе и тоже послушали.
А.: Не надо их звать. Кому будет интересен мой творческий процесс, придут сами. Только такие люди и будут иметь шанс прислушаться ко мне.
О.: Я это учту. Ладненько, побегу к ним.
Когда Олег ушел, Андрей сказал себе, что идеи, которыми он поделился с мальчиком, мог поведать и Тимофею, но не хотел ничего упрощать для хозяина дома в вопросе искупления вины за поступки, продиктованные жаждой власти. В разговоре с ребенком, перед которым были открыты сотни жизненных путей, Андрей позволил себе максимально вольную, на какую был сейчас способен, трактовку будущего. Он знал, что еще не раз уточнит ее.
На следующий день первая начатая здесь картина была завершена. Он положил финальный мазок, отошел от мольберта на три шага и стал пристально разглядывать полотно. В тот момент, спустя считаные мгновения после завершения работы, Андрей продолжал жить ощущением, что сочетание красок, оставленных им на холсте, пока не пришло к своему самому естественному виду, что они, будто сохраняя некую податливость, еще могут обрести по-настоящему равновесный совокупный вид – подобно тому, как бисеринки, брошенные на смятый кусок материи, спустя лишь некоторое время распределятся по ложбинкам, подчиняясь действию силы притяжения и образовавшейся картине рельефа. Лишь спустя несколько минут Андрей окончательно остановился на мысли, что видит уже омертвевшее свое творение, плод труда, который подавал признаки жизни, то есть преображался, пока не был полноценен, и утратил их, стоило ему только принять оформленный вид. Таким его Андрею было совершенно не обидно отъять от себя.