Пнув ногой по невинному предмету оборудования мастерской скульптурному станку, эфиопка проговорила, обдавая горячим с запахом чеснока дыханием:
– Покрышкин, ты негодяй! За Даму, за её слезы, я тебя сделаю! Вживую.
Угрозу эту осуществить с любым в классе ей – раз плюнуть. Со мной разве что, да с Батыем потягалась бы. На родине занималась боксом, побила на ринге сына диктатора, почему и пришлось родителям бежать из страны. Последние два года была чемпионом Малой Земли и Ненецкого национального округа на материке. Плохиш тёмные очки месяц среди зимы носил. По глазу ему она съездила здесь в скульптурной мастерской. Запрудный ползал по полу в поисках якобы оброненного им электронного карандаша, встал с колен у станка эфиопки с утверждением, обращённым к Батыю: «Я выиграл: цвета кофе – в тон кожи». И получил в глаз.
Ничего себе! Да что же там такое, возмутился я про себя. К стеллажу, узнать, наконец, что за дела. Встал, но Изабелла толкнула меня в грудь, да так, что на табурет плюхнулся, чуть на пол не опрокинулся спиной, станок позади не дал.
– Да какого черта?! – вспылил я, теперь уже в голос.
Встал рывком, но и вторую мою попытку пойти к стеллажу пресекли: Изабелла удержала за грудки. Два, не скажешь что девичьи, кулака с жатыми в них полами моей джинсовой жилетки подпёрли мне подбородок. Белки глаз на тёмном лице в гневе горят, толстые губы раздвинулись, обнажили крупные белые зубы в оскале заключённые в кроваво-красные дёсны. Врежет, ожидал я, и в попытке предупредить удар, схватил эфиопку за запястья.
– Франц, немедленно отпусти Изабеллу! – прокричала Маргарита Астафьевна. Она выглянула из «танка» – заметила учеников, а услышала угрозу эфиопки, поднялась по ступенькам выше. В замешательстве стояла видной по грудь над балюстрадой между графином и стаканом, с вязанием под подбородком.
Тогда я, желая показать, что мои действия были непроизвольными, и нет у меня намерений сопротивляться девчонке, отпустил её запястья и развёл свои руки широко в стороны. Дурачась, помахивал ими как крылышками. Того, что сделает Изабелла, даже вообразить себе не мог. Эфиопка притянула меня к себе и… впилась в мои губы крепким поцелуем.
Растерялся я так, что по-прежнему помахивал руками, а в попытке сесть, повис в мёртвой хватке.
«Уу-ууу!» – разнеслось по мастерской.