Томас Невинсон учился на четвертом курсе и думал о скором возвращении в Испанию, ему был двадцать один год, выпускные экзамены он выдержал с самыми высокими отметками, и диплом бакалавра искусств был у него считай что в кармане. Тогда все происходило куда быстрее и стремительнее, чем сегодня: молодые люди были более скороспелыми и, вопреки расхожему мнению, рано начинали чувствовать себя взрослыми, готовыми работать всерьез, чтобы упорно карабкаться к мировым вершинам, набираясь опыта уже по ходу дела. Они не желали чего-то выжидать и лентяйничать, не желали надолго растягивать годы детства или отрочества с их безмятежной неопределенностью – это считалось свойством людей малодушных и бесхарактерных, хотя в нынешние времена именно таких развелось на нашей земле столько, что оцениваются они уже совершенно иначе. То есть они стали нормой, как нормой стало изнеженное и ленивое человечество, которое сформировалось необычайно быстро после многих веков совсем иных установок, когда ценились активность, дерзость, отвага и нетерпение.
Уилер прекрасно владел испанским, что было естественно при его специальности и высоком научном авторитете, но при письме у него могли возникнуть сомнения, поэтому, закончив статью, предназначенную для публикации, он просил Тома как носителя языка, которому полностью доверял, просмотреть готовый текст и отметить погрешности или неудачные обороты, подшлифовать формулировки, хотя и вполне корректные, но порой звучавшие не слишком гладко или слишком расплывчато. Томас приходил в профессорский дом у реки Черуэлл, где уже давно овдовевший профессор обитал вместе женщиной, ведущей его хозяйство, и помогал Уилеру охотно и с чувством гордости. (Давняя смерть жены Уилера по имени Вэлери выглядела загадочной, сам он изредка мог упомянуть о жене в разговоре, но никогда не рассказывал об обстоятельствах и причине ее кончины, вообще ни слова об этом не говорил; и, как ни странно, совсем ничего не знали о ней в городе, любившем не только выдумывать и хранить секреты, но и сплетничать, их распутывая.) Том вслух читал статью, профессор благосклонно слушал, но чтение сразу прерывалось, если что-нибудь резало им слух, в первую очередь, разумеется, Тому. Он считал честью для себя эти визиты и личное общение с профессором, не говоря уж о возможности первым познакомиться с его новыми научными работами, хотя они касались высокоумных материй, не слишком интересовавших Тома.