Настенные часы отстукивали траурное время, а над гробом, склонившись, стояла Аделинда. «Но как же так! Господи! Теперь-то что! О, что теперь!.. – она тихо всхлипывала и кусала пальцы в отчаянии. – Со мной-то что теперь будет?.. Ну как же, как же я без тебя-то, родная?»
И девочка не сдержалась.
– Мамочка! – вырвался ужасный вопль из груди её. Громко рыдая, она выбежала из комнаты; но быстро вернулась, бросилась на грудь матери, обняла крепко-крепко сжав её руками, и заплакала навзрыд, как в истерике. И, казалось, не было несчастнее её никого в целом свете. Её худенькие плечи содрогались от рыданий.
К ней подошла госпожа Кестер и, взяв её за руку, отвела в сторонку.
– Ну… ну, выплакалась… ну, и довольно! Маму уже не вернуть, а тебе жить надо…
Девочка долго ещё не могла успокоиться, но рыдания становились всё тише и тише. Её слёзы постепенно иссякали под ласковыми словами доброй женщины…
Тем временем голоса присутствующих звучали глухо и невнятно. Казалось, в памяти только и останется их бормотание, оказалось, что Аделинда запомнила не только это. Она вспомнила, как её родственники, горюя, сидели в сторонке и о чём-то шептались, поглядывая то на покойную мать, то на неё.
Потом прошлись по квартире и объединились для дискуссии.
– Мебель и вещи, конечно, не новые, но всё ж таки… – заметила тётя.
– Они ей ни к чему, да и мать не заменят, – заявил её муж и призвал перейти к сути дела.– Надо с ней что-нибудь решать,– и пальцем ткнул в сторону девочки. – Может, её в приют отправить?
А соседка, госпожа Кестер, как бы между прочим, говорит:
– Что вы, сами не справитесь с ней? Не чужие ведь…
– Со своими детьми забот хватает. Не до неё нам! – презрительно сказала тётя, сдувая пыль с висевшего на стене портрета семьи Хольман.
Соседка развернулась и, не сказав больше ни слова, ушла домой.
На следующий день мать хоронили. К дому подъехал катафалк, погрузили гроб и двинулись…
На кладбище прибыли тётя с мужем, госпожа Кестер и несколько незнакомых людей. Катарина Кестер вытирала слёзы, тётя тоже нет-нет проведёт платочком по лицу, её муж беспокойно расхаживал вокруг могилы; будто торопился куда-то. От такого зрелища Аделинде было жалко и себя и мать, но слёзы раз за разом застилали ей глаза, и она уже ничего не видела вокруг.
Когда отходили от могилы, к ней подошёл тётин муж и, крепко сжав её руку, сказал с ехидцей: